Полубесов, которые создавали заваруху на Крещение, Валафар отметил и дал увольнительную на сутки. Приказал отдохнуть, развеяться, поскольку самая интересная работа впереди.
Я решил эти сутки проваляться на диване в физическом теле. Мне так надоела суета, бесы, гипнотики, зомбаки, смердящие палатки, и над всем этим флюиды злобы, агрессии, ненависти.
Я никого не хотел видеть и слышать. Даже Веру.
***
Возвратился домой за полночь, уже двадцатого.
Расходил затекшее без движения тело.
Нырнул под душ, где с чувством глубокого освобождения скоблил себя колючей мочалкой, смывал события прошедших дней, эмоции «майданной» биомассы.
Я выуживал из памяти встреченных на Майдане людей, их лица и глаза, особенно молодых ребят и девчонок – таких же, как Вера, студентов – еще не до конца отравленных революционной пропагандой. Я не мог понять: что их привело в это скопище грязи, злобы и ненависти? как они сами для себя объясняют свое присутствие здесь? зачем ломают и крошат ими не созданное?
Я их жалел за их глупость и осуждал за издевательство над природой и гармонией, поскольку в этом возрасте нужно предаваться безудержной любви, а не слепой ненависти…
«Весь мир сошел с ума!».
***
Мои размышления прервал дверной звонок.
«В три часа ночи!..».
Я не отреагировал, продолжал мыться.
«Возможно, ошиблись дверью. Понаехало в столицу…».
Опять затрезвонили. Более настырно. Еще и еще.
«Сосед Эльдар? Кроме него никто на такое не отважится».
Я вышел из-под душа, намеренно неспешно вытерся полотенцем, накинул халат.
Звонок уже тарахтел, не переставая.
Сжимая кулаки, я неспешно подошел к дверям. Отщелкнул замок, резко приоткрыл.
«Если пьяный Эльдар – в ухо без объяснений!».
***
Я ошибся: за дверью стояла заплаканная Светлана Ивановна.
– Выручайте, Игорек. Сил моих больше нет! – всхлипнула соседка.
Сначала подумал, что притворяется.
– Что случилось?
– Егор пропал. Неделю не звонил… А сегодня, вернее – уже вчера – такое в центре творилось! Я по телевизору видела. Может, его милиция арестовала, он же – националист.
– Да вы заходите, – смутился я.
Она прошла на кухню. Села на табурет у стола, на котором несколько дней назад случилось наше свидание.
Я налил ей стакан «Моршинской» из холодильника. Она залпом выпила.
– Давайте по порядку. Что с Егором?
– Пропал. В позапрошлую субботу пошел с товарищами на Майдан. Говорил, что волонтером. Но я догадываюсь, что он из этих, которые с милицией бьются. Сектор какой-то… У него еще маска страшная резиновая есть – человеческий череп.
– И вы отпустили?
– Да разве он меня слушает! Неделю – ни единой весточки. Трубку не берет – «вне зоны доступа». Я ждала-ждала, а потом в пятницу на Майдан пошла. Искать. К их вожакам, в Дом Профсоюзов. Никто моего Егорку не знает, и не видел. Смотрят на меня, как на дурочку. А я, между прочим, с высшим образованием, еще советским. Ну, я пошла дальше, в самую гущу. На Майдане двое хмурых мужиков согласились отыскать Егора. Деньги вперед требовали. Или без денег, но чтобы я к ним в палатку… Ну, вы понимаете! Я, филолог! И к этой вонючей деревенщине. В палатку!