– Зачем тогда… Если у тебя есть жених? Если он узнает?
– Не узнает, если вы не скажете. А вы не скажите, потому что его не знаете, – скаламбурила Аня. – Я уже объясняла: давно решила вам отомстить за предательство. Чтобы вспоминали меня и мучились, и знали, что у нас больше ТАКОГО никогда-никогда не повториться. А ещё… Ладно, скажу – всё равно больше не встретимся.
Аня замолкла, будто решаясь – говорить или нет. Решилась.
– Я давно ТАК с вами хотела. Ещё тогда. Все девчонки об этом болтали, придумывали разное, брехали, что у них БЫЛО. А я, когда мы дружить начали, размечталась, что у нас ТАК будет. По-настоящему. Особенно в тот вечер, после дискотеки, когда нам Елена Петровна помешала.
Девушка замолкла, привстала, посмотрела на меня невидимыми, отразившими лунное свечение глазами.
– И теперь моя мечта сбылась. Вы мне больше НЕ НУЖНЫ.
Я молчал, силился принять услышанное.
Тело била дрожь. Плакал Пьеро. Недовольно сопел Гном. Лишь Демон сыто посапывал – похотливая гадина.
Я привыкал к мысли, что моё сомнительное мероприятие не удалось. Аня уходит. Навсегда.
Слушая холодный рассудительный голос девушки, уже не верил, что несколько минут назад между нами случилось невообразимое, о котором мечтал четыре года, которое так бесславно закончилось, вроде его и не было. Напоминанием остался лишь её запах на чреслах и руках, да пощипывание натруженной крайней плоти.
– А у меня всё равно в ту осень БЫЛО – назло вам! – глумливо сказала девушка, желая ещё раз царапнуть на прощанье разбитое сердце. – Он даже старше вас. Но не испугался.
Аня пригнулась, юркнула в проём стены. Шагнул за нею.
– Давай, хоть, проведу.
– Не нужно, – сказала Аня. – Сама дойду.
– Как сама? Ночь…
– Так, как раньше. Как четыре года без вас ходила. Правда – не всегда сама, но это не важно.
Конец августа 1993, Городок
Уютно в келье. Иная реальность, отделённая от заоконного мира книжным духом да откровениями БГ из заезженной пластинки.
Гребенщиков поёт, что дело не в деньгах, не в количестве женщин. Юрка с ним бы поспорил. Но мне ли рассуждать о деньгах, вечно нищему. И мне ли перебирать количеством, когда не могу разобраться в двоих.
Вернее – в одной. Потому, что Аня ушла навсегда.
После того сумбурного вечера, перешедшего в сумасшедшую ночь, моя мечта обратилась невозможностью, осела на дно памяти, ещё поблескивала, но неотвратимо тускнела, растворялась в сумрачном океане неисправимых ошибок.
В первые дни пришло уныние. Хотелось убежать в то место, где меня никто не знает. Только не в Киев – не в тот вонючий муравейник. Раствориться в глуши. Пойти дьячком, сторожем в сельскую церковь, питаться от прихода – много ли мне надо! Были бы книги. Жаль, дедов сруб после его смерти перешёл лесничеству. Жаль…