Кто-то расмеялся издалека и спросил меня:
– А ведь это ты был в Германии тогда? Не он… Именно ты. Помнишь?
Я закрыл глаза. Я всё помнил.
…впервые я увидел его в начале тридцатых. В каком-то немецком городке, где Гитлер выступал перед толпой уже загипнотизированной и порабощённой его словами.
Среди потерявших себя людей я смотрел, нет, не на него, а на Иоахима. Чем-то неуловимо непостижимо похожий на меня, он действительно напоминал мою копию, моего двойника, мой прототип.
Он стоял в оцеплении чернорубашечников, которые охраняли нового вождя на этом митинге. Стоял и пристально жадно смотрел на Адольфа, при этом, казалось, ничего не замечая вокруг себя. И мне даже не надо было оглядываться на Гитлера, чтобы увидеть его в глазах Иоахима его фюрера, который уже успел войти в свой привычный метафизический транс с первых же слов своего обращения к этой толпе, которую порой воспринимал не как своего ребенка, которого у него никогда не будет, а как молодую неопытную девку от которой надо сразу добиться всего, чтобы потом никому её не отдавать даже мёртвую, даже ценой своей жизни.
И каждый раз ему эта задача удавалась с первых же слов, звуков своего голоса и очередная толпа быстро умирала под ним, привычно задушенная его бешено яростными интонациями, которыми он, как удавкой, умело доводил дело всегда до конца, безжалостно обрекая слушающих его к заслуженной смерти за него, и которые даже не догадывались об этом по началу, хотя были уже, по сути, мертвы своими будущими смертями за него, убиты им в самом начале своего знакомства с новой мессией.
И этот немецкий парень Иоахим так его, кажется, звали тогда тоже был мертв, но, к своему счастью, пока также об этом не знал. Но как только я подумал об этом, с лицом Иоахима что-то начало происходить. Оно неуловимо изменилось, поменялось. Слепая покорность и преданность, которую он только что испытывал к человеку перед собой на трибуне, внезапно начала куда-то исчезать, пропадать, как вода из только что треснувшего, разбитого аквариума.
Иоахим сейчас видел то, что видел я. Тёмнофиолетовокоричневые, почти невидимые для человеческого глаза, нити-струйки энергетических излучений, которые то возникали, то исчезали с лица Гитлера, но вдруг они начали появляться из его тела и тянуться куда-то за спины слушающих его людей, как обычно завороженных, околдованных исступлением его речи к ним. Эти излучения со временем начали соединяться на всех немецких улицах и в домах с теми живыми и не очень живыми, кто уже знал страшное будущее своей страны, кто уже знал, что надо делать с теми, кто уже обманут им.