***
Я ходил к ним каждое утро. Баба Зина уже давно не держала корову, а молодая семья напротив весьма кстати ей обзавелась. Я вскакивал, как светало, слепо надеясь встретить ту девушку, хоть двор пустовал. Взлетал на соседское крыльцо, разочарованно обмирал, брал с веранды теплую банку со стершейся отметиной и спускался на ступеньки. Рассматривая примятый клевер, я хлебал молоко и тянул на себя ветки шиповника. Они кололись мелкой рябью, а пугливые осы кучеряво вспархивали.
Но однажды она показалась. Скрипнула дверь позади, и прохлада темной комнаты потянулась по ступеням крыльца. Я замер, она шагнула. Воздушная поступь. Миновала веранду и приблизилась. Страх пробежал по позвонкам, выхолащивая, заполняя смятением. Она села рядом, вытянула вдоль мостков стройные ноги и ласково улыбнулась. Что-то спросила про бабу Зину, про меня, про город. Никогда не была. Никогда не будет.
Знойный воздух застыл. Я натужно втягивал его и ощущал, как от каждого моего вдоха он распаляется все круче. По спине лился пот, я впивался пальцами в колени и смирно отвечал то по делу, то невпопад. Ее молодой блестящий голос питал напев птиц и обволакивал меня.
– А ты умеешь косить?
Я вдруг осознал, что уже давно она говорит о покосе. Что муж ее в поле. Приходит к обеду, и, если хочу, я могу поработать у них. Косить я не умел, но отчего-то кивнул. А она засмеялась, потому что все поняла. Встала со ступенек и повела меня в поле.
Я шел молча, наблюдая, как раскачивается ее коса, как задувает в льняные рукава ветер, как обтекает щиколотки мышиный горошек. В движении удушье мое прошло и, кажется, зной отступил. А может, во всем виновато дуновение утра, что охватывало всю прогалину.
Нырнули в небольшой лесок – ажурные кроны осины гладили ее плечи, а заросли крапивы заставляли затяжно петлять – и наконец вышли в поле. Вдалеке работали мужики. Глухо доносились их разговоры, изредка – смех. Сладко пахло скошенной травой, и я заметил, как порывисто зелень колышется на ветру.
– Лихо закручивает, – еле слышно сказал я; она оживилась.
– Это самодивы. Дедушка Вихрь поет песни, а они танцуют.
– Самодивы?
– Прекрасные девы с крыльями и ослиными ногами.
Я сделал вид, что прислушался. Понаблюдав немного, она зашагала к мужикам и вдруг крикнула мне:
– Ночью. Ночью приходи слушать.
Поговорив с мужем, вернулась. Сказала, чтобы успел к ним до четырех утра. А потом, отослав меня домой, ушла.
***
Я лежал на своей скрипучей кровати и не мог сомкнуть глаз. Лунная полоса тянулась из оконца, вяло облизывала дощатый пол, мешала мне. Ветер бился о стены, гонял по веревкам прищепки, выкручивал березовые ветви, прибивал к грядкам кусты смородины. Я прислушивался к его игрищу, но никакой песни не было. Да и откуда ей взяться? Ветер. Просто ветер.