Внутри что-то зашуршало: сиротливо, трепетно. А затем покатился желтый пыльный свет, словно от лампы, только живой. Он запетлял по траве, прокатился по сеннику, а потом метнулся к ней, окрутил и влился в спину. Кожа ее засветилась, волосы вытянулись до травы, и через мгновение между лопаток проклюнулись крылья. Мгновение – и они разрослись, превратившись в прозрачные блестящие пластинки, чем-то походившие на стрекозьи. Я смотрел, как сорочка ее опадает и на нежном теле рисуется дивная поблескивающая материя. Стройные ноги ее вдруг изменились. Стали мощные и какие-то неловкие. Я проморгался, и вот уже не стопы вижу – копыта. Поднял глаза и, ошеломленный, силился подобрать слова.
– Теперь и ты видел, – сказала она с легкой грустью и вспорхнула в сверкающее небо.
И я вдруг услышал вдалеке песню. Эфирная мелодия сливалась в сладком аромате шелковых трав с плавным шорохом юных осин и скрипом цепких берез. Слов не разобрать, но я был уверен – это зов. Саднящая тоска двигалась в музыкальном течении. Летучая, обрядовая.
Я бежал за мерцающим образом, но она удалялась, стремилась в поля, туда, где ждут сестры, где Вихрь разливает разгульное пение, где живет раздолье, где нет понурости. Она растаяла в ветре, и музыка стихла. Умолкла, будто все привиделось. Я стоял в поле, окутанный налетным ветром, и вдыхал запах июльской росистой темени.
Федя – хороший мальчик. Спокойный, не шумный, одним словом, удобный. Мама этим в избытке пользовалась, иногда оставляя одного ночевать. Вот и сегодня, уложив в кровать и чмокнув в лоб, она умчалась “на работу”.
Федя почти заснул, как вдруг в дверь постучали.
– Кто там? – спросил сонный мальчишка.
– Друг, – ответил хлюпающий голос. – Ты замочком щелкни и меня впусти.
– Мама не разрешает мне никого домой приводить. Даже друзей.
– Разумно. А можно, я такой разумной маме сладость подарю?
– Ой, как хорошо, она очень любит сладкое, – обрадовался Федя. – Но я дверь все равно не открою.
– А дверь и не надо. Ты окошко открой, а я баночку с вареньем на подоконник поставлю.
Мальчик удивился, как его друг на второй этаж баночку поставит, но окошко открыл. А она тут как тут. Тяжелая, стеклянная.
Этикетки не было, Федя хотел спросить у друга, какое это варенье, но тот ушел. Вздохнув от безответного вопроса, мальчик поставил банку на кухню и вернулся в кровать.
Времени прошло немного, хотя Феде показалось, что минула целая вечность. Он вернулся в кухню, включил свет и стал рассматривать банку.
“Я ведь ничего не трогаю, а просто смотрю, – размышлял про себя мальчик. – Какое же там варенье? И ничего страшного, если я просто попробую. Одну ложечку. Я ведь хороший мальчик. Не шалю. Мама бы и сама меня угостила”.