– Ах, Хэдли, – прошептала я, – скорее уже меня выкапывай.
Час ночи. Его все нет. Я всматривалась в часы, надеясь, что обозналась. Но стрелка точно показывала на римскую единицу. Так где он? Неужели что-то случилось? Я с силой сжала подол платья. Хэдли сказал: что бы ни произошло, я не должна выбираться самостоятельно. Верно. Быть может, не все ушли. Может, он просто ждет. Сейчас, сейчас, еще немного, и я начну чувствовать, как груз земли надо мной тает.
Пять минут. Шесть. Паника.
Я стала колотиться о крышку, кричать, звать его. Если там кто-нибудь есть, пусть. Я хочу знать, почему его до сих пор нет.
Что-то стукнуло с лязганьем. Лопата? Но почему я не услышала, не почувствовала? Неукротимая радость окатила меня. Все получилось. Пришел. Мой гроб рванул вверх, отчего дыхание перехватило, и мягко опустился на землю. Я сжала часы – час, десять минут. Навсегда запомню эти мгновения. Еще чуть-чуть ― и свободны. Вместе. Навечно.
Хэдли ловко сбросил крышку и беззаботно улыбнулся.
– Прости, они решили похоронить тебя в другом месте. Пришлось поискать.
Я бросилась ему на шею. Каскад хмельных поцелуев захлестнул меня – слепое неисчерпаемое счастье. Как вдруг на что-то наткнулась, а Хэдли замер и отпустил. Я сделала шаг назад, всматриваясь в его застывшее лицо, и отчаянно закричала.
По широкой груди неотвратимо лилась кровь. Острие осины пронзило сердце, и моя бессмертная любовь гасла. Он начал распыляться сизым прахом над цветущим вереском. И лишь тогда, когда Хэдли покинул меня порывом горького цветения, я увидела его убийцу.
Тот самый болезненный старик стоял напротив. Такой дряхлый и такой воинственный. Он приставил к моему лбу арбалет, сверкнувший серебряными стрелами и, едко улыбнувшись, спросил:
– Тебя не пугает смерть?
– Барин, барин! – кричала босоногая девчонка лет восьми, догоняя мою лошадь. – Беда, барин! Прошка на башню залез, а спуститься не может!
Я развернул кобылу.
– Это которая над рекой стоит?
– Да! Он там висит теперь, я до батеньки побежала, а вы тут. Помогите, богом прошу.
Я припустил лошадь, а девчонка побежала следом.
Угрюмый остов высился над рекой, разделенный надвое корявой трещиной. На самой вершине стоял мальчик. Прижимаясь всем телом к холодным камням, он оцепенело глядел на реку. Я спешился и бросился к нему, одолевая бесчисленные, порой обломанные ступени.
Когда я приблизился, мальчик был совершенно обессилен и медленно сползал по стенке. Я подобрался к его выступу и попытался начать разговор, но мальчик не откликался. Тогда я вытянулся ему навстречу и попробовал коснуться плеча, однако сделать это из башни было невозможно. Еще раз обдумав решение и предупредив мальчишку, я вылез на пик остова.