Минуты через три он уже входил в вестибюль гостиницы.
– А, Дэвид, мой дорогой, как идут дела?
– Все... готово для начала, как раз п... после свадьбы.
Эдвин, заметив нервозность Дэвида, дружески засмеялся и ухмыльнулся заговорщически.
– Последние двадцать четыре часа перед свадьбой самые трудные, да, Дэвид? Дэвид сглотнул.
– Теперь можешь не беспокоиться, с таким магазином и женой ты будешь себя чувствовать, как свинья в луже помоев.
В обычном состоянии Дэвид искренне рассмеялся бы вместе с Эдвином, но сейчас он только спросил с обеспокоенным выражением:
– Она здесь, Эд?
– Конечно. – Эдвин показал пальцем в потолок. – Остается наверху уже около часа. Должно быть, к этому моменту получилась первоклассная фотография.
– М... мне н... надо поговорить с ней... одну минуту.
– Конечно, поднимайтесь наверх. Смит в номере восемь, по левую сторону коридора.
– Спасибо, Эд. Я найду.
На втором этаже солнечные лучи прорезали прозрачные кружева на высоком, узком окне в конце коридора. Дэвид беззвучно зашагал по длинной дорожке с выцветшими розами. Его палец начинал болеть, сердце разрывалось.
Час? Она провела здесь час? Нужен ли час, чтобы сделать фотографию? Но она была с Дэ– моном Смитом! Да, несомненно, чтобы приготовиться и выбрать правильно позу требуется как минимум час.
Приблизившись к восьмому номеру, Дэвид увидел, что дверь прикрыта, но не на защелку.
Изнутри доносились неразборчивые голоса, один – мужской, хриплый, низкий, и другой – женский, гортанный, напряженный. Дэвид почувствовал внезапную слабость и оперся ладонью о стену. Голоса были приглушенными, и Дэвид с трудом разобрал: «Остановись, Джесс».
О Боже, это голос Абигейл. Глаза Дэвида закрылись. Он хотел сдвинуться с места, убежать, но, казалось, розы внезапно отрастили щупальцы, державшие его за лодыжки. Он прислушался к хриплым словам.
– Мне нравится, когда ты вот так называешь меня – Джесс. Как ты называешь его, когда он делает это с тобой?
В последовавшей за этим долгой, долгой тишине воображение Дэвида заполнялось ужасными картинами, и его лоб покрылся испариной. «Давай! – сказал он сам себе. – Убирайся отсюда!» Но прежде чем он успел сделать одно движение, раздался напряженный, страстный голос Джесси: «Заставляет ли Дэвид тебя так трепетать? Становятся ли твои груди твердыми, а тело влажным, как под моими руками?» И невнятный ответ Абигейл: «Нет... так, как ты, никогда, Джесс, никогда...» Дэвид замешкался на мгновение, ощущая, как тошнота и страх нахлынули на него, в то как из-за двери доносились звуки занимавшихся любовью людей, позабывших самих себя и предавшихся искушению.