Если бы не смех и песни, можно было подумать, что нашу комнату действительно берут штурмом.
– Выди, любы до людей, – сказала заспанная Божана.
– А ты оденься хоть, – сказал я. Жена стала суетливо накидывать одежду на нижнюю рубаху.
– Так в баню зараз пойдем, – сказала Божана, накидывая поверх всего шкуру медведя – прямо языческий тотем.
Да, за последние полтора суток женушка уже третий раз в баню пойдет, я второй. Чистюли! «Дикий обычай северных варваров», – сказали бы просвещенные европейцы. Вон Людовик Солнце так и вовсе два раза мылся за всю жизнь. Может европейцы нас лентяями считают, типа «моется тот, кому чесаться лень»?
Звук нарастал и уже послышались удары в дверь.
– Супражалися ужо? – крикнул, судя по голосу Войсил. – Давай до коров да в баню.
Я посмотрел на Божану, которая выглядела напряженно.
– Люба моя, чего смурная? – спросил я, одеваясь.
– Дак, калину красную не поднести до дядьки, – смущенно сказала она.
Обычай с калиной, видимо, должен был символизировать лишение невинности молодой жены. По мне так – безразлично. Нравы XXI века, которые еще преобладали во мне не вызывали противоречий по поводу невинности. По мне, так наивному поведению Божаны не смогла бы соответствовать и самая принципиальная девственница прогрессивного века XXI.
– А есть калина? – спросил я.
Божана потупилась, и мне пришлось три раза повторить вопрос, постепенно добавляя металла в голос. Ветка калины с гроздью крассных ягод оказалась в углу под накинутым сверху полотенцем.
– Усе добре, дядька не дасьть хулу нести, да и я – муж твой обороню ад языц скверных, – сказал я, обнял жену и поднял калину над головой.
– Любы мой, не чаяла я бабьей радости, – Божана поцеловала меня в губы. – Ходь да людей.
Я открыл дверь, и опять окунулся было в круговорот шума и веселья. Какие-то приветствия, шуточки. Но все замолчали и уставились на поднятую в моей правой руке гроздь алой калины. Собравшиеся стали смотреть друг на друга, не зная как реагировать на ситуацию. Видимо, слухи и оговоры ходили давно и никто не ожидал подобного пассажа.
Ситуацию спас отец Филиппа, который предложил всем собравшимся поделиться своим опытом общению с бабами и сам начал какую-то на грани приличий историю, но его под общий хохот, вновь разразившийся в толпе, попросили прекратить.
Войсил же смотрел на меня. Взгляд его говорил: «Спасибо!». Я же в ответ еле заметно кивнул. Мой тесть взял шкуру медведя, на которой мы возлегали и одел ее на какую-то молодую девушку, одетую богато и ярко, явно приглашенную на свадьбу и не холопку.