За длинным вечером, переплывшим в ночь, Илья начал казаться другом, которого я давно знала, а не далеким миражом. До этого он восставал перед моим воображением каким-то нереальным, даже чужим. Шаблоном, на который я, как в подростковом возрасте, обрушила мощь своего ни минуты не дремлющего существа.
Я соблазняла его, ненавидя себя, маясь от собственного косноязычия… и одновременно казалась сама себе очень смелой, сильной, роковой женщиной. Я была смешна, но играла так хорошо, что он поверил. Я видела, может быть, преувеличивая, его одиночество и потерянность. Странно, но к моему чувству неизменно примешивалась какая-то материнская жилка. Как маргинал он шатался где-то между, как и я.
В упоении я целовала его шею, странно нежную для мужчины кожу. Он казался закрытым, донельзя недоступным и этим еще более прекрасным. В этом была пленительная обреченность, я испытывала удовольствие от нее. И он ответил мне с нежданной увлеченностью и напором. Я испытывала к нему такую сумасшедшую страсть, которой и в помине не было с мужчинами, которые сами смотрели на меня. В мое мировоззрение никак не укладывалось, что он не может сродниться со мной из-за идиотских условностей, своего брака. Главным была душа, хотя я и не задумывалась о том, что в основном сама предпочитаю душу мужскую, их скрытую нежность и скупые жесты, их силу, не раз переворачивающую мир, их честность… предпочитаю потому ли, что встретила достойного кандидата или потому, что так было во мне заложено природой?
Я всегда так высоко ставила свободу, но инстинкт, обрамленный традицией, похоже, победил ее во мне. До встречи с Ильей мне казалось, что не имеет значения, какого пола будет человек, которого я полюблю – главное, чтобы он подходил мне. Но сейчас я поняла, что при всем моем восхищении женщинами я никогда по-настоящему не любила их. Мне нравилась их внешняя оболочка, потому что так было заведено – все искусство воспевает то же самое. Но я никогда не влюблялась ни в одну из них, все ограничивалось внешним восхищением, а этого ничтожно мало. Может, я и хотела спутать его с любовью, чтобы было интереснее. Только теперь я по-настоящему начала понимать, почему все так повернуты на любви. Раньше это было для меня чем-то вроде забавной игры. Причем я хотела не только видеть Илью как можно чаще, гулять с ним, перебирать пальцами его волосы, но и слушать, говоря в ответ.
Что если любовь – попытка слить души? Они противятся, союзы распадаются, потому что слияние сродни смерти, смерти твоего прежнего «я». Но тяга может быть так сильна, что даже после расставания люди не могут забыть. Для всех любовь разная, как и все чувства, называемые одними и теми же словами. Набухая, раздуваясь, она заполняет все, каждую щель в существе. И делает жизнь удивительно цветной, осмысленной и теплой.