Это ближняя разведка никогда не знала ни одного патрульного маршрута, а вот дальняя выполнялась с маниакальной регулярностью. Как правило, эти разведчики никогда не возвращались, либо возвращались ни с чем. А возвращаться им было необходимо… Дальности связи не хватало, чтобы передавать всю добытую информация с места разведки сразу в штаб, поэтому несчастные и зачастую изможденные механизмы должны были доносить пакеты данных сами, ножками. И чем дальше пролегал маршрут разведывательного рейда, тем меньше у них было шансов вернуться. Тем не менее, самоубийственные алгоритмы и правила продолжали бесполезно исполняться.
С приходом меня к власти (и власти ко мне) я изменил все эти алгоритмы. Наблюдая низкую эффективность – да что там, полную бесперспективность проводимых мероприятий по сбору данных об окружающем мире, я усилием электрической воли приказал остановить всё это безобразие, направленное лишь на бесполезное расходование ценных ресурсов. А, запретив, я вновь уселся думать.
Я, естественно, помню, как тогда меня привычно накрыл глухой туман Абсолютного Отключения. День, когда я самолично разработал и внедрил все протоколы ведения дальней разведки, всплыл в моих процессорах, как сегодняшний. Я просматривал этот файл по-новой.
Я был слеп и глух, и одновременно с этим я видел тот белесый туман и слышал белый шум. Чем я это делал, если вся принимающая аппаратура отключена? Да я даже задумываться на эту тему не буду – слышал и всё. Не за этим я в тот туман окунался.
Тогда мне надо было решить проблему со связью. В этой планете связь была более, чем ущербная: несмотря на довольно внушительные передатчики и, в общем-то, неслабые приемники, на данном этапе я мог слышать и обмениваться данными со своим подчиненным на расстоянии трех километров. В хорошую погоду – четырех, но это очень редко. Всему виной была как раз родственница моему внутреннему туману – едва заметная хмарь, что висела над этим краем болот и влажных степей с сырыми перелесками.
Про неприятные особенности этой хмари я тоже, кстати, догадался в режиме «медитации», неожиданно «вспомнив» о резких неполадках связи в ветреную погоду, когда сигнал то взрывоподобно усиливался, то безнадежно пропадал с канала передачи информации.
Чем же был хорош обнаруженный мною на первой базе режим «медитации»? Своей экономичностью. В нем я мог, конечно, превысить лимит по поступающей в «либертас» энергии, но при этом я и работал с излишними 27-ю процентами эффективности. Это теперь их, по итогу, сто двадцать семь (100 своих плюс 27 бонусных), а в первые разы я едва набирал положенную сотню. Но не это было главным в «медитировании».