Пару слов относительно "высокого немецкого". Мне, к слову совершенно не знающему немецкого языка, и то было бы органичнее читать "хохдойч" или даже лучше не в транслите, а в исходном "hochdeutsch". Приводит же автор сравнения между немецкими и киргизскими небом/солнцем, погружая читателя в произношение и написание. Но пресловутый "высокий немецкий", тем не менее, оставляет нам спотыкаться.
Я имел удовольствие и практически детскую радость столкнуться с олдскульным в хорошем смысле повествовательным полотном. Здесь внутренний мир героя, включая все его мысли, ощущения, чувства и даже предчувствия раскрывается исчерпывающим образом. Под аккомпанемент богатых природно-климатических описаний полотно становится поистине живописным. Краски положены густо – холст, масло, белых пятен нет – ну разве что прошлое героя в таинственной дымке, но ведь и мы только в самом начале. Предвкушаю не менее красочное и многоцветное развитие сюжета.
Ещё немного о качестве текста. Он, как бы это сказать, надёжен. Переходя от абзаца к абзацу не возникает и тени страха, что в следующем автор лажанёт, вставит неуместное словцо (как я, например: «лажанёт» – ну вы поняли) или пропустит что-то, досадно травмирующее восприятие читателя, уже успевшего привыкнуть к хорошему.
Вторая глава называется "Дочь", что, вероятно, соответствует структуре авторского замысла, но совсем не соответствует содержанию главы. А содержательно мы здесь погружаемся в исследование творческого процесса писателя, коим волею судьбы и автора становится главный герой. Герой переносит на бумагу мифологию этноса – скрупулёзно воссоздаёт культурное многообразие жизни и быта. При этом сюжетно сама глава углубляет мифологичность романа в целом, жанрово всё больше отодвигая его от реалистических основ. Являясь свидетелем исторических социальных потрясений, произошедших в стране, шульмейстер существует в некоем персональном вакууме. Его пересечения с действительностью минимальны и наполнены скорее символичными смыслами. Вообще, фамилии и образы персонажей – горбун Гофман, требующий сказку, ещё ранее Гримм и его хутор, неясного происхождения – читателя настраивают на волшебный лад. Да и сам шульмейстер, творящий свою симфоническую гофманиаду (не уверен за уместность термина по сути, но по форме иначе и не скажешь).
В конце второй главы содержание подтягивается к названию. Вырастает ёмкий персонаж, заслоняющий по значимости и главного героя. Начинает формироваться развернутая метафора, сформулированная в названии.
Дети непростыми тропами приходят в жизнь шульмейстера. В самом начале у него их вроде уже много – целый класс, но это формальное обладание оттого и непрочно – не в нём учитель находит вдохновение. Нереализованный в страстях, иного ищет потрясения. И судьба (автор) ему их уготовила. Да немало, но и уберегла летописца-сказителя от большинства потрясений, изолировав на хуторе за рекой. А и река тут непростая. Со своей символикой и мифологией.