Я нажимаю отбой и кладу телефон на стол. Поднимаю глаза на отца, и от страха начинаю чувствовать дрожь по всему телу. Он зол. Он очень зол.
В застегнутом на все пуговицы пальто он выглядит как безумный Мориарти. Холодные глаза пронзают меня насквозь без лишних прикосновений. Его синеватые губы кривятся в улыбке, а лицо, изрезанное морщинами, искажается.
– Ну, здравствуй, дочь, – бархатный и обманчиво нежный голос отца разносится по всему офису, больно отдаваясь в сердце.
– Разве ты не должен был встретиться со мной дома? – нарочито спокойно спрашиваю его, хотя сама уже готова забраться на люстру.
Бесстрашной Грейс жутко страшится её собственного отца. Комично как никогда.
– Я не говорил о том, что встречу тебя там. Я лишь сказал: «до вечера». Ну, вот я и здесь. Или ты мне не рада?
– Совсем чуть-чуть.
Улыбка или её подобие соскальзывает с его лица. Он проходит дальше в кабинет и садится на стул напротив моего, но в футе. Нас разделяет только стол, за которым, как правило, происходит совещание.
– Как прошла неделя?
– А как она должна была пройти? Ничего нового. Дом, работа, дом.
– Дом, значит…
Лицо отца приобретает выражение Шанель Оберлин. Тот же стервозный взгляд и сморщенный нос. Если бы отец родился женщиной, то точно такой, как она.
– Я сказала что-то не то?
– Да нет, просто удивительно, как часто у тебя меняется понятие о слове дом. Вот мне и интересно, что ты сейчас подразумеваешь: дом, где ты живёшь с Арчером, своим мужем, или кровать, которую сотрясаешь с Диего. Подскажи, будь добра?
Всё во мне немеет. Системы органов покрываются тонкой коркой льда, отголоски биения сердца ещё слышатся. Но самое главное – это животный страх, завладевший мной и моим разумом. Он сковал нерушимые оковы вокруг рук и готов передать меня отцу, словно пленницу. Мне хочется упасть к его ногам, молить о пощаде и просить не трогать Диего. Клясться, что я вернусь к Арчеру, буду хорошей женой и дочерью, но вместо этого я холодно спрашиваю:
– И откуда ты узнал? – я горжусь собой, потому что даже голос, который предал меня и дрогнул, не сподвиг сдаться.
План-Б идёт в ход. Я расскажу отцу, что в этой игре было два игрока и буду ждать, когда придумаю что-нибудь ещё, что сможет повлиять на отца.
Вильям облизывает пересохшие губы и причмокивает.
– Везде есть уши. У каждой стены, листочка. Везде, где бы ты ни была, буду я, – он не даёт мне ответить: – И, честно говоря, я думал, что ты будешь продолжать строить из себя невинную леди, поклоняющуюся мне. Я долго наблюдал за этим цирком, и признаться, он мне уже поднадоел. Хоть какое-то разнообразие внёс твой питекантроп, появившись на сцену.