– Если бы я не знала твоё отношение к спорту, то решила бы, что ты качаешься. С последних наших объятий ты заметно прибавила в силе. Говорю тебе как человек, которого ты из года в год встречаешь удушающими обнимашками, – кряхтя, говорю я, когда она сдавливает меня ещё сильнее.
Уверена, Фелиция закатила свои густо подведённые чёрной подводкой глаза и скривила рот, накрашенный дорогой посадок ярко красного цвета.
– Недовольных прошу помолчать, а если есть какие-то претензии, то прошу: в письменном виде, в трёх экземплярах.
– С папой ты тоже так?
– Конечно. Даже такому человеку как Вильяму нужен тот, кто сможет дать ему отпор. Тем более твой отец тот ещё засранец и заслуживает пару взбучек.
Немного отстраняюсь и улыбаюсь ей, глядя на то, как озорно блестят её глаза и как та нервозность, с которой она встретила меня, исчезает.
– Теперь я знаю, кого он должен лишать головы за мой паршивый характер.
Она игриво отмахивается.
– Попрошу не наговаривать. У тебя потрясающий характер. А какой внутренний стержень! Сразу видно, кто постарался. Это я на себя намекаю, если что.
– Бедная Фелиция, и что я вот буду делать без тебя, если он уволит тебя?
Фелиция только шире улыбается и полностью разлепляет объятия.
– Пусть только попробует. Я покажу, какие скелеты он прячет у себя в шкафах.
Я встаю прямо, как натянутая струна и, прищурившись, смотрю на Фелицию.
– А ты время зря не теряешь, я смотрю, – с полной серьёзностью говорю ей, скрывая это за легким кокетством. – И много ты нашла на моего отца?
Глаза Фелиции стекленеют, а губы сжимаются в тоненькую красную линию.
– Достаточно для того, чтобы посадить его на лет так пять.
– Уверена?
– Абсолютно, – кивает она.
Звук приближающихся шаркающих шагов заставляет нас замереть и захлопнуть рты. Настороженно смотрим туда, откуда доносятся звуки, и видим выходящую к нам мать.
В синем шёлковом пеньюаре она выглядит ещё более хрупкой. С последней нашей встречи она заметно похудела: впалое лицо, торчащие кости плеч и бёдер, худые ножки и острые колени. Болезненная бледность не сходит с её лица уже который месяц, и мы, конечно, знаем причину, но ничего не можем поделать. Она уже лежала в клинике, и если ей это не помогло, то это только на её совести.
Держа в руках бокал с янтарной жидкостью, она доходит до нас, и усмехается:
– Даже когда я говорю, что это вопрос жизни и смерти и прошу поторопиться, ты всё равно находишь время, чтобы поболтать с Фелицией. Хотя со мной ты и словом обмолвиться не можешь, вечно приходится тебя ловить, заставлять, упрашивать. Интересно, что во мне нет такого, что есть в Фелиции. А, Грейси?