Грейс
Я не знаю, как он здесь появился, и мне бы не хотелось знать, если учесть то, что помочь ему могла лишь моя сестра и её придурковатый-головожопый муж. Даже думать не хочу о том, что они ему помогали, предавая меня, хотя их семья именно, мать вашу, я. Но с другой стороны, если бы сейчас Диего не было рядом, если бы он тогда не пришёл в больницу, где я склонилась над еле живым телом матери, – не знаю, что бы со мной было. И дело даже не в том, что мне нужна поддержка, а в том, что мне нужен Диего. И это я поняла только сейчас, когда аппараты запищали, маму завернули в пакет и спустили в морг и я, наконец, призналась Диего, что я беременна.
– Собирайся, – из кабинета врача, который позвонил мне, и имя которого я напрочь забыла, вышел Диего. Он кинул в меня моё пальто и сам начал натягивать куртку. Суровое лицо с двухдневной щетиной исказилось в гримасе грусти и разочарования, когда он не получил от меня ни малейшего движения.
Мама. Она умерла. Она умерла на моих руках, и отца не было рядом. Он даже не на этом континенте. Наверное, это даже к лучшему. Иначе это были бы похороны четверых: отец бы убил Диего, я бы убила отца, а затем не смогла бы жить на Земле, где нет моего любимого, и покончила бы с собой, ну а мама… Весьма поэтично вышло бы.
Нервный смешок срывается с губ и слёзы снова накрывают глаза. Яростно протираю их, потому что я – не тряпка.
– Хватит ныть, Мелтон. Ты сильнее этого. Каждый день умирает множество людей.
Диего хмурится, смотря, как я вдавливаю кулаки в глаза, и с осторожностью и грацией фуры подходит ко мне.
– Любимая, ты самая сильная девушка из всех, что я знаю, и плакать – это нормально, особенно, если ты потерял кого-то дорогого.
– Но я не потеряла кого-то дорогого! Моя мать… я не должна по ней скорбеть. Она была тем же монстром, что и отец. А я тут рыдаю по ней, чем я лучше? – всхлипнув, хриплю я.
Диего хватает меня за запястья и отводит мои руки от глаз. Он смотрит своими пронзительным взглядом на меня, и я не вижу того отвращения, которое испытывала по отношению сама к себе.
– Наоборот, Грейс. Если бы ты хладнокровно отнеслась к смерти собственной матери – вот это было бы отвратительно. Но ты поступаешь так, как поступил бы любой. Скорбеть нормально.
– Ты так говоришь, потому что любишь меня.
– Ни за что, – фыркает он, и я возмущено щипаю его за бок. – Если бы я считал тебя последним человеком, я бы сказал это, и никакая любовь не сыграла бы роли. Но ты потрясающая, Грейс Мелтон. И я люблю тебя такой, какая ты есть. Даже в соплях и слезах и бледную, как труп.