Я согласно киваю, на что он улыбается и возобновляет рассказ.
— Со временем, мне стало скучно. Я часто вспоминал школьные деньки, колледж и мне в голову пришла идея, отдохнуть в Эквадоре.
— Под «отдохнуть», ты подразумеваешь наладить мосты с местным боссом?
— Нет, именно провести пару недель вдали от Чикаго. А тем, о чем ты думаешь, я занялся многим позже. Старый приятель, посоветовал побывать на Тортуга Бэй. Я послушал и познакомился там с девушкой, чей отец, сама понимаешь кто. — Губы отца стискивают оранжевый фильтр.
— Так открыто признаешься в грехах, что даже неинтересно.
— Просила быть честным, — он делает затяжку и тушит окурок о бортик стола. — Я предельно честен.
— Наша семья, как сериальная картинка. Боже, — я провожу руками по волосам и сжимаю их на затылке. — Почему нельзя было просто уйти и проворачивать свои делишки как душе угодно, и не строить макет идиллии?
— Потому-что вы, придавали мне статус. Сын — гений науки, дочь — звезда ринга.
— Мы всего-навсего красивая обертка. Будь ты проклят.
Я собираюсь уходить, желая лишь одного, чтобы он сгорел в аду. Чтобы дьявол, избрал для него такие мучения, которые ежедневно будут напоминать ему, каков он был в земной жизни. Возле двери, отец хватает меня под локоть и выводит на террасу кафе. Умело подобранная им гримаса, меня пугает. Я вырываюсь, а он произносит:
— Я все равно твой отец, Мэй. И я знаю, что ты поступишь правильно и принесешь, мне эту чертову флешку. Ты же не хочешь, чтобы в прессе узнали о твоих проблемах, а репортеры навесили на тебя клеймо, дочь отъявленного преступника? Даю слово, что всё останется как прежде, я не буду втягивать вас в свои заботы и «Гуано» останутся ресторанным брендом номер один.
Отчего-то меня повергают в шок, размышления о размеренных буднях, о моем отце, который как ни в чем не бывало, станет разгуливать среди людей, продавать им порошок и наслаждаться не только сказочно вкусными креветками, но и обществом какой-нибудь молодой шлюхи, абсолютно безнаказанно и абсолютно свободно. Внутри воспламеняется злость и я со всей силы, со всей ненавистью даю ему пощечину.
— Либо ты навсегда исчезаешь из нашей жизни, либо я прямо отсюда еду в участок. Понял?!
— И как я объясню исчезновение Эмме? — размашистая речь с надменным взглядом, рушит все счастливые годы проведенные вместе.
— А придумай! Ты же такой гениальный и везучий наркоторговец!
На этом, я сбегаю по лестнице, несусь к машине и скрываю его отражение в зеркале заднего вида высокими столбами дорожного песка. Между выездом на главное шоссе, я глушу двигатель и реву, наполняя салон громким рыданием вперемешку с осколочной болью, которую, как мы уже выяснили, ничем не притупить. Ни одна анестезия не способна заглушить чувство полного опустошения.