– Все хорошо, но не так просто. Не дрейфь – все под контролем, мы со всем справимся. Если я говорю, так и будет.
– С чем справимся? Давай без загадок. Ты меня пугаешь. Что с ними?
– Живы и здоровы, и теперь все будет хорошо. Ничто и никто помешать нам не сможет. Дай на тебя наглядеться.
– Где они? Позвонить можно?
– Возьми себя в руки. Пока нельзя. Не отсюда.
Алекс перешел на шепот:
– Говори все, как есть. Я спокоен и хочу знать правду.
– Успокоился? Так-то лучше.
Алекс кивнул.
– Когда тебя увезли из города, мы не могли ничего узнать. Информации не давали, ссылаясь на формулировку «полная изоляция». Даже Джо не мог пробить эту стену. Он сказал, что похожее определение «без права переписки» было в СССР при диктатуре Сталина. Люди исчезали, многие навсегда. Есть у кого учиться. Но до такого, слава Богу, наши не дошли. На запросы отвечали, что ты жив и находишься в тюрьме особого режима. Это сохраняло надежду.
– Почему ты не говоришь, где Мария и Алекс? Как странно звучит: где Алекс? Будто я про себя спрашиваю. К этому еще надо привыкнуть.
– Ничего, привыкнешь. А с ними все в порядке. Мария знает, что тебя выпустили, и будет ждать звонка и тебя самого сколько надо. Страшное позади, но и себя и близких мы должны оградить от неприятностей.
– Дочка наша с ней? Что ты молчишь?
– Я узнал, что Мария беременна, когда она была на седьмом месяце. Перезванивались мы регулярно, но о том, что ждет ребенка, она не говорила.
– Бедная девочка. Нелегко ей приходилось.
– Не то слово. В этом положении нужен постоянный медицинский контроль, но обращаться к незнакомым врачам Мария боялась. Последствия могли быть разные. Через знакомых нашла опытного специалиста, который ее наблюдал. Когда скрывать беременность стало трудно, она оставила работу. Сбережений хватало, деньги ей не требовались. Когда я обо всем узнал, стал приезжать при первой возможности. В Штатах у нее кроме нас никого нет, и оставить ее одну было нельзя. Родителям решили ничего не говорить. Им и без того было трудно. После суда прошло всего несколько месяцев. Помочь Марии они ничем не могли.
– Столько всего сразу. Хорошо, что ты был на месте.
– Я посоветовался с Джоном, и он сказал, что рожать лучше в Канаде. Это избавит ее и ребенка от многих проблем. Так и решили. Но вышло по-другому. Я приехал за месяц до предполагаемого срока. Все шло нормально, отправились мы на моей машине и были уже в Миннесоте, когда у Марии начались схватки. Опыта по этой части у меня нет, но я понял, что нужно срочно в больницу. Мария держалась, терпела, как могла. Направились в Рочестер, где находится знаменитая Клиника Мейо. Я нашел нужный госпиталь, и Марию сразу увезли в родовое отделение. Мне оставалось только ждать. Утром в отель позвонили: все прошло нормально – у меня дочь. И здесь я оплошал. Поблагодарил и ляпнул, что ребенок не мой. Сорвалось с языка. Имя отца Мария не назвала, понимая, что твое положение может ухудшить ситуацию. Дочку ей не отдали. Правильной матерью такая женщина быть не может. Ребенка передали в службу опеки. Как всегда, помог Джо, который разобрался в ситуации. Детей разрешено иметь лесбиянкам – либо после искусственного оплодотворения из специального фонда, либо приемных – из домов ребенка. Для пар мужского рода возможен только второй вариант. Родители и дети должны быть одного пола. Смесь доморощенной евгеники и идиотизма. Мария строгим требованиям блюстителей нравов не отвечала. Но и лишить ее родительских прав оснований не было. Мы оставались в Рочестере еще десять дней. Узнали адрес дома ребенка и установленные там порядки. Поскольку родительских прав Марию не лишили, ей позволили выбрать девочке имя. Мария получила также возможность регулярно ее навещать.