Вергилий подвёл меня к широким дверям и хотел завести внутрь, как один из Хранителей остановил его, положив свою массивную руку на моё плечо и отталкивая конвоира, а затем очень медленно отрицательно покачал головой.
– Отступник пойдёт со мной, а ты подождёшь здесь, – грузно и безразлично произнёс он.
– Мне был отдан приказ доставить его к Верховному Стражу, и я приведу его лично, – в резкой форме отозвался Вергилий, потом грубо вырвал меня как игрушку из рук сурового Хранителя и добавил: – И лично отключу его, если придётся!
Его оппонент состроил недовольную гримасу, переглянулся со своим напарником и также неохотно отступил от дверей, бросив напоследок взгляд, полный презрения. Демонстративно не обращая на это внимания, Вергилий подтолкнул меня вперёд, и я послушно, но осторожно налёг на тяжёлую дверь, отворяя её внутрь помещения. Но почему другие Хранители так обращались со своим напарником, почему столько презрения и надменности, разве не все Хранители равны по своему статусу? Ведь они явно смотрели на Вергилия сверху вниз, как на чуждый для них элемент, как на занозу, разрушающую их привычный мир, так же, как и… на меня. Белая ворона, меняющая краски мира, яркое пятно на ночном небе, однажды ворвавшееся в темноту, оно навсегда изменило её. Даже если когда-нибудь оно падёт под напором тьмы, то её след будет жить вечно.
Из распахнутых створок дверей прямо в нос ударил сильный запах старых и обветшалых вещей, пыли и острый привкус консерватизма, который я уже ощущал ранее в том проклятом доме на Зелёной улице. Мы вошли в огромный и просторный зал, но при этом невероятно пустой и нелюдимый. Под ногами скрипнул старый паркет, сменяя собой мягкий пол из парадной комнаты и одновременно скрадывая все светлые краски прошлого помещения, окончательно погружая нас в удушливый полумрак. Здесь оказалось темно и… грустно, глубокой тоской веяло из каждого уголка этой комнаты. Это была обитель скорби и последнее пристанище для уставшей души. Красивое убранство стен, изысканно отделанных лепниной и узорными панелями, а также большую, покрытую пылью люстру скрывали скорбные потёмки, куда опрокинулась вся комната. В ней было не так много мебели, только деревянный письменный стол у огромного витражного окна во всю правую стену и несколько мягких глубоких кресел, беспорядочно расставленных рядом. Ещё чуть поодаль находился маленький кофейный столик из прозрачного стекла, в центре которого гордо стоял горшок с высохшим растением, а в правом углу я заметил несколько высоких стеллажей с книгами, кресло для чтения и высокий торшер рядом с ним. Но сейчас единственным источником света в комнате служила небольшая настольная лампа на углу письменного стола. Она тускло и неохотно разгоняла пыльную мглу вокруг себя и выхватывала из неё одинокую и немного сутулую старческую фигуру стоявшего к нам спиной и печально смотрящего сквозь стеклянную стену. В это время за окном бушевала настоящая буря. Тёмные и плотные грозовые облака пенились и бурлили, переливались, смешивались в грязном танце жестокого неба. Мы находились в самом центре этой бури, внутри бескрайнего облачного неба, где рождались потоки дождя, без устали насылаемые на истерзанную землю. Там не было ничего, кроме грязно-серой каши из дождливых облаков, их причудливых движений и ярких вспышек молний, что рождались из гнева небес и устремлялись вниз. Злые языки часто упрекали Верховного Стража в том, что он слеп к нашим страданиям и не видит этого дождя и всех бедствий, что живёт выше подобных проблем, в буквальном смысле купается в лучах своего единоличного солнца и не думает больше ни о ком. Какая ирония… Даже здесь, на высоте сотого этажа, на вершине башни Стражей, не было никакого света, а скорее наоборот. Утонув в собственных облаках, Верховный Страж не видел ничего, кроме гнева и слёз, порождаемых безутешным небом, которое скрыло от его взора всю Систему, простирающуюся далеко внизу.