– Лиза, ты расскажешь мне, что случилось в Америке?
– Пока известно только, что несколько самолётов сегодня днём врезались в здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, и небоскрёбы рухнули, там паника, кровь, пыль и хаос.
Лиза выглядела совершенно спокойной, но её выдавали красные глаза, а правый глаз ещё и дёргался. Герман обнял девушку, и они стояли какое-то время в коридоре, освещённом только экраном с логотипом CNN, потом отдал цветы и побрёл в своё общежитие номер 3. Открыл разбитый замок комнаты 520, потом пошёл в душ. Полненькая Оксана с украинского отделения, увидев его с полотенцем, радостно сообщила, что горячая вода сегодня только на третьем этаже. Но Оксана явно имела в виду женский душ, в мужском шла холодная. Оглянувшись по сторонам, Герман зашёл в женский – мыться холодной водой в сентябре не хотелось. Кабинка, в отличие от привычной на пятом, оказалась совсем тёмной, с липкими от грибка стенами, к которым Герман старался не прикасаться. Общежитие филфака населяли в основном девушки, и так как парней на факультете было очень мало, не особо их стеснялись: могли идти умываться в легких сорочках, готовить суп на общих кухнях в футболках на голое тело, ждать очереди в душ, прикрывшись коротким полотенцем, поэтому парень в женском душе их вряд ли напугал бы. Вернувшись в комнату, Герман включил электроплитку и сварил овсяную кашу, добавив в неё курагу и изюм, поужинал, потом поставил аудиокассету Houses Of The Holy, сел на подоконник и закурил. Из окна пятого этажа были видны платаны, на ветках которых виднелись разные студенческие вещи, выброшенные из окон – трусики, шапки, кроссовки. Герман вдруг вспомнил чей-то рассказ, что в неблагополучных районах Бруклина кроссовки на дереве обозначают территорию наркодилера. Интересно, что бы сказали темнокожие ребята, увидев под общежитием сады из кроссовок и нижнего белья. За деревьями стоял одинокий фонарь, от которого тянулся провод к «комку» – шестигранному ржавому киоску, торговавшему Мивиной, чаем в пачках, сигаретами, жвачкой и презервативами Wild Cat. За фонарём – пустырь и хрущёвка, населённая равнодушными жильцами, привыкшими к ночным крикам и песням студентов. Над домом нависала чёрная громадина холма и здание недостроенного многоэтажного завода. Сосед Германа был категорически против курения в комнате, но он уехал на неделю в Киев, и соблазн выкурить сигарету под тягучую The Rain Song восторжествовал над обещанием дымить исключительно в коридоре или на кухне. Герман затягивался и представлял Сашу в осенней аллее, идущую навстречу в вязаной полосатой кофте с продолговатыми деревянными пуговицами, и неожиданно – фразу из романа Чейза: «Девушка в кофточке, а под кофточкой – упругие мячики». Он думал о том, что этим вечером весь мир оплакивает погибших под руинами, людей, которые уже никогда не споют, не полюбят, не наденут перед зеркалом новую одежду, не поцелуют детей, не уснут сладко в постели, а лежат похолодевшие под искорёженным бетоном, и Герману жаль их, он покрывается потом при мысли об ужасной смерти несчастных, но всё равно снова и снова представляет себе мячики под вязаной кофточкой, которые ему не суждено ласкать. Парень нервно выбросил окурок за окно и вернулся в комнату, чтобы приготовить кофе. В комнате стоял письменный стол, один стул, две железные панцирные кровати, облезлый шкаф, отгораживавший зону кухни. На стене висела афиша концерта ДДТ «Мир номер ноль», которую Герман выпросил в киоске после севастопольского концерта любимой группы. На кухонном столе, покрытом засаленной клеёнкой, виднелась пластиковая бутылка из-под виски Red Label, в которой друзья смешивали содержимое «красной шапочки» с водой перед ужином. Рядом лежала пиратская копия альбома Nautilus Pompilius «Крылья», омерзительно оформленная – на обложке был изображён невозмутимо парящий орёл на фоне оранжевого неба.