Не обращая внимания на поврежденную губу, по привычке прикусила мягкую плоть и приглушенно застонала от боли.
Родительница тяжело поднялась с кровати и, не сказав и слова, заковыляла к двери.
— Мама… — позвала её Юля, борясь с подступившими слезами. Да будь оно всё проклято! Почему она не хочет стать на её сторону?
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — произнесла она, взявшись за дверную ручку. — Я не вправе заставить тебя рожать или во всем повиноваться, но прежде чем внести в семью раскол, подумай хорошенько о Саше.
Юля ошарашено уставилась на закрывшуюся дверь, не смея сделать вдох. Это какой-то сюр. Ущипните её кто-нибудь, потому как нереально, просто невозможно вот так взять и за один вечер рухнут на самое дно.
Глеб застал её в том же состоянии, что и оставила мать: взвинченном, растревоженном. Диалог с родительницей был лишь малой репетицией того, что предстояло пережить с мужем. Умом понимала, что придраться к ней не за что, а вот сердце содрогалось от малейшего колебания воздуха в её сторону.
Закрыв за собой дверь, Глеб устало привалился спиной к лакированной поверхности и как ни странно, опустил голову. То ли прятал разукрашенное лицо, то ли просто не хотел смотреть на неё.
Юля обхватила себя руками, согревая озябшие плечи, и сосредоточилась на муже. Разговор с матерью расшатал её нервы до предела. Чувствовала себя под высоковольтным напряжением: одно неверное слово — и ударит током. Говорят, что лучшее нападение — это защита? Хорошо, так она сделает. Пускай только попробует предъявить ей что-то.
— Как поговорили? — начала первой, пряча под ладонями охвативший всё тело озноб.
— Нормально, — всё-таки поднял голову, посмотрев на неё исподлобья.
— Ммм, исчерпывающий ответ.
— Я не в настроении внедряться в подробности, — ответил без обиняков Глеб, поднимая с ковровой дорожки разорванную рубашку. Придирчиво оглядел её со всех сторон и злобно зашвырнул в дальний угол. — Достаточно того, что Саша понял меня и сейчас спит.
— Интересно, и что же ты ему сказал?
— Правду.
— В смысле? — обалдела, чувствуя, как из глубин души поднялась тихая ярость. — Ты в своем уме? Он ещё ребёнок!
Даже представить такое не могла. Её Саша — и слушает историю об измене давно умершей бабушки. Уму непостижимо.
— В своем. Ты же поленилась поговорить с сыном, меня отправила. Нет, я, конечно, постарался объяснить всё на доступном для него языке, и будь уверенна — мой сын меня понял и поддержал. Что? — приподнял в удивлении брови, правда, потом тут же их опустил, скривившись от боли. — Думаешь, я настолько отбитый, что могу рассказать сыну все подробности? Юля-я-я, ты меня поражаешь, вроде и не первый год живём вместе… — выразительно промолчал, упиваясь её шоковым состоянием. И разве можно его винить? Знала, чувствовала ещё с утра, что так и будет.