Наконец вырвавшись от родственников Враноффски, Асахиро отошел к Габриэль. Она беседовала с тремя дамами, две помоложе, одна постарше. Похоже, мать и сестры – некоторое семейное сходство в них угадывалось, но именно что некоторое. Габриэль была высокой худощавой шатенкой, а эти дамы – светловолосые, пониже ростом, мать и особенно младшая из сестер довольно полные, а старшая, кажется, обязана своей худобой не природе или активной жизни, а курению – из кармана торчала пачка сигарет. А главное, все три так и светились лоском и самодовольством. Разнаряжены в пух и прах, надушены (даже на расстоянии Асахиро поморщился – в Сфере он давно отвык от сильных запахов), с идеальными прическами и вообще как будто вышли из светской хроники. Весь их облик не просто говорил о принадлежности к высшим кругам здешнего общества, а кричал об этом на весь космопорт. Габриэль, со своей военной формой и простой прической, выглядела на их фоне гадким утенком. И мать, кажется, только что прошлась именно по этому поводу, потому что до Асахиро долетел ответ Габриэль: «Тоже тебя люблю. Прямо не знаю, по чему больше соскучилась, не то по попрекам куском, не то по задушевным разговорам о цепных шавках Республики».
Лицо матери перекосило от злости, а рука дернулась явно для удара, но она сдержалась в последний момент. «Узнаю благородный дом Фудзисита, век бы его не видеть», – поморщился Асахиро. С ним так разговаривать не рисковали даже в ранней юности, но среди родственников он навидался всякого. Усилием воли заставив себя не прикасаться к кобуре пистолета, он подошел ближе. Тут, конечно, не Сфера и не Шинедо, но так обращаться с человеком, который помог ему и спас жизнь Снайперу, он в любом случае не позволит. Впрочем, до драки вроде бы не дошло. Младшая из сестер Габриэль попыталась разрядить обстановку:
– Габи, ну что ты такое говоришь! Мы ведь так рады тебя видеть! Я плакала весь вечер, когда узнала, что твой корабль пропал.
Асахиро неплохо разбирался в людях, хотя тонким знатоком человеческих душ себя бы не назвал. Впрочем, от этой дамочки веяло фальшью настолько, что учуял бы даже чурбан. И сама Габриэль прекрасно это знала.
– Ах ты бедняжечка! – ответила она медовым голосом, глядя на сестру почти ласково. С такой лаской заключают в объятия, чтобы удобнее было всадить нож в спину.
– И о чем же ты плакала, Виржини? – яда в голосе Габриэль хватило бы на десяток энимских гадюк. – О том, что сестрица Аньес уже успела хапнуть себе большую часть моего наследства и расписала в красках, как ее потратит? Между прочим, это даже не мои средства, а отца. Хоть его не хоронили бы раньше времени, раз уж меня так не терпится. Постыдились бы… хотя о чем это я.