Я схватил свой мешочек и, не замотав его, бухнулся рядом с водителем.
Он меня поощрил, сказал, что впереди меньше качает, и мы понеслись в город.
На прощанье я навсегда запомнил два взгляда: Лёвки Наумова — удивлённый и ничего не понимающий, наверное, такой же, как у меня самого. И второй — Валеркин.
Валерка меня почему-то жалел. Смотрел как-то смущённо, что ли, как будто он что-то знает — настоящее, взрослое и тяжёлое.
Сердчишко моё трепыхалось. Валеркин взгляд будто отразился в нём. Я не мог, не имел права думать ничего плохого. Но что-то неведомое и горькое летало надо мной. Время от времени я сжимал глаза, и из меня вытекали слёзы. Я стыдливо смахивал их, и водитель замечал это. Он курил смятую по-шофёрски папироску и неуверенно говорил мне:
— Всё будет хорошо, пацан! Всё будет хорошо, мальчик!
Где-нибудь через час он привёз меня к госпиталю, во двор, и хотя уже вечерело, почти сразу ко мне прибежала мама.
Она наклонилась ко мне и обняла меня. В белом халате, в строгой белой шапочке, она плакала и смеялась сразу.
— Сынок! — говорила она, захлёбываясь. — Сынок! Это нельзя придумать! Понимаешь! Это какое-то чудо! Такого не бывает, понимаешь!
Я кивал, как болванчик. Стоял и кивал головой, со всем соглашаясь, и ничего не понимая.
И тут она сказала!
Только тут она воскликнула:
— Папу! Опять! Привезли! Он снова ранен! И сейчас операция! А начмед, когда я заплакала, послал за тобой свою машину.
И я закричал.
Я закричал не так, как кричат маленькие дети. Я закричал, как кричали от радости и горя дети сорок третьего года прошлого века.
Где-то шла война, и к нам она приходила по-всякому!
И страшной бедой. Но и нечаянной радостью!
Есть, есть что-то такое в небесах! И оно называется нечаянная радость. Неведомо, кому она даётся и за что?
И может, вовсе не за что... Никто этого не знает и никому не дано это ведать.
Я закричал, как взрослый. Я кричал не горлом, а всем своим существом, нутром, кишками! Я кричал легкими и сердцем, потому что мне показалось, будто меня ждёт самое страшное.
А оно оказалось радостным, счастливым, невероятным!
Я увижу снова папку. Ведь всё, что мы хотели, и в чём таилось моё понимание победы — спасение отца! Его возвращение!
И вот.
А точнее сказать, но вот.
Ведь его оперируют. Прямо сейчас. Именно здесь, где работает мама.
Мы повернулись и пошли к заднему крылечку госпиталя. И именно в этот момент на него из здания вышла Валеркина бабушка, операционная сестра Ольга Николаевна. Она курит папиросы, как курят их милиционерши и шофера.
И вот она вышла, закурила папироску, втянула дым, потом выдохнула его. И только тут увидела нас.