— Как же так, Виктор Ильич, — начал он, — Герой советского союза, дважды орденоносец, и вдруг такое?
— Извините, — делаю вид, что смущаюсь вопроса, — мне трудно ответить на этот вопрос, не зная, в чем конкретно вы меня обвиняете.
— А ты считаешь, что ни в чем не виноват? — Сразу следует вопрос.
Ага, знаем мы такой способ наезда, вот прямо сейчас начну гадать, какие прегрешения за мной водятся. Нет, товарищ, шалишь, чист я перед страной, не было ничего такого даже в мыслях.
— Вы знаете, — опять изображаю растерянного человека, — даже моя фантазия дает сбой. Вроде бы все делал для приближения победы Родины над врагом, и вдруг такие подозрения…
— Ну а вы все же припомните, — следователь снова склоняется над протоколом, — многие говорят, что ничего такого они не делали, а когда начинаешь напоминать, вдруг выявляются неприятные обстоятельства.
Задумываюсь. Кого видит перед собой человек из органов? А видит он перед собой мальчишку, ну и что, что он Герой и награжден орденами? Все равно попытается сыграть на неопытности, мол, мы все знаем, тебе осталось признаться. Или вообще вид наград пацана должен вызывать у него зависть, вроде того, что «повезло пацану на фронт попасть и там отличиться, а если бы я сам туда попал, то может быть, и наград было бы больше».
— Нет, — мотаю головой, — не приходит в голову ничего такого. И с женой тоже не припомню, чтобы хоть намек на что-то был. Профессия, знаете ли, отпечаток накладывает.
— Какой отпечаток? — Слегка усмехается он. — Неужели вы с женой совсем о своей работе не говорите.
— Вот уж о чем я с ней никогда не говорю, так это о работе, — пожимаю плечами, — вдруг где-нибудь по простоте душевной поделится секретами со своими подругами.
— Тогда о чем же вы с ней можете говорить? — Удивляется он.
— Как о чем? — Тоже отвечаю удивлением. — Разве мало о чем можно говорить со своей женой. Например, о музыке, она на пианино играть может, или о живописи, не зря художником на авиамоторном заводе работала.
— А о своем отце она говорила? — Щурит он глаза.
Хм. Вот откуда ветер дует, вспомнили кто у нее отец. Но не думаю, что это имеет значение, иначе бы сначала ее мать арестовали, скорее всего, это идет довеском, да и не попал ее отец под репрессии, успел вывести свою семью из под подозрения. Хотя факт неприятный, что-то следаку об этом известно, но не думаю, что много, так что с этой стороны ничего такого быть не должно.
— Нет, не говорила, — кривлюсь я, — вроде бы несчастный случай с ним приключился, но подробности не спрашивал, зачем лишний раз воспоминаниями душу бередить. А что там такого страшного?