Они проехали весь вагон и вышли на следующей. — То есть выкатились. Поезд уехал.
— И что? — Нис подняла бровь.
— Надо говорить. — Юна закусила щеки изнутри. И выдула воздух. — Ладно.
Они втиснулись в следующий поезд; в следующий вагон. Юна закричала прямо от входа:
— Хлеб да соль — ем да свой! Мы сами не местные! Помогите кто чем может!
Раз! — На середине вагона Нису шлепнулся прямо на юбку рубль. Нис не успела сказать спасибо — Юна, рывками, толкала ее вперед.
Они вывалились из вагона на станции.
— Может… отвезти тебя на работу?
— Толкай. — Нис входила во вкус.
Через два часа Юна вспотела. Не то Нис, ей было и горя мало: кататься на коляске! Она только сменила ногу, когда первая затекла. Она успевала сказать: — Спасибо! — бросавшим на юбку деньги. Уголки ее губ поднимались, как будто она вот-вот засмеется.
Юна бубнила не своим голосом, как испорченный магнитофон: — Мы не местные, кто чем может, мы не местные.
— Фу, — вывозя Ниса из вагона. — Может, пойдем кофе попьем?
Нис сосчитала деньги. На две чашки кофе уже хватило бы.
— Мало еще. Хочешь, я тебя повезу?
— Мне не дадут, — сказала Юна хмуро. — Ногу.
Она втащила Ниса в очередной вагон.
— Кошелек или жизнь! — рявкнула она. — Помогите на взрывчатку!
А это уже не час пик. Уже не ехали люди на работу — а те, кто ехали, не на такую, на которую надо попасть в восемь утра. Было довольно-таки пусто: что с одной стороны легче, а с другой — хуже; последнее потому, что не скрыться за спинами. Они отлично просматривались с обеих сторон; пока Юна — она рассвирепела — не унималась:
— Долой дифференциальные управления! Дай ножа — спой ежа! Айда с нами, кто со штанами, в банду разрушителей новостроек! — Лицо Нис вытянулось от удивления. Они так не договаривались. В то же время ее разбирал смех: от несоответствия ее нарядного вида с содержанием Юниных речей — у тех, едущих не торопясь никуда, в мозгах приключился коллапс. Возможно, они, преодолев свой коллапс, Юну с Нисом все-таки побили, несмотря на прекрасное лицо, — когда к середине вагона случилось вот что.
Посередине вагона сидел человек, занимавший один всю скамейку. То есть с ним рядом никто не сел — благо безопасных мест имелось.
Не диво; потому что на фоне остальных в вагоне он был… как Медведь-гора над всеми горами береговой линии! Не здесь, на заливе, — а там, где они видели ее однажды давно: на море.
Юна, которая толкала речёвки, и к тому же толкала коляску, — ей не было дела ни до каких гор, — не поняла, что произошло. Просто коляска застопорилась. Подала назад — и только хотела толкнуть посильней.