— Значит… мир? — Накуртка повторил — эхом, будто удивляясь.
И потом нормальным своим тоном: — Вспомнил тебя.
Когда Накуртка говорит «тебя» — это как орден. Король почувствовал себя — польщенным? Ничего правдивее, чем Накуртка, не видел он. Как если бы заговорило дерево. Накуртка не очень щадил кого бы то ни было — не придерживался принципов; императив «Говори в лицо или молчи» его не колыхал. Он имел право на что угодно, когда угодно. — И теперь: как будто не ему. О нем.
* * *
Король присел на буханку перед клавишами.
— Мы сравнялись, — заговорил он медленно, обдумывая. — Тогда казалось, целая эпоха, не перелетишь. — А теперь, на фоне этих новых времен, разница, как у нас… Несущественна. Тогда не знал, как к тебе подступиться; лучше всего, думалось, никак. А потом, когда не виделись, тем более. То, что ты меня не любишь… меня многие не любят. Я не старался понравиться. Никаких писем я тебе не посылал, ни мыслью, ни делом. Делал что считал нужным.
— Для тебя я всегда был таким как был, — возразил Накуртка. — А я ведь долго жил до тебя. И долго жил во время тебя.
— Да, мне передали.
— Не было возможности. — Накуртка усмехнулся своей черной, угольно-соленой усмешкой. Король опять подумал про шрам.
— Теперь появилась. — Накуртка расслышал непроизнесенное. — Заглянул узнать, не упустил ли я чего-нибудь.
— Ну, смотри.
* * *
Король смотрел.
Накурткиными глазами: профессиональное оборудование, стены, съедающие шорохи. Их голоса приглушались, как в подвале, под землей. Над землей. Так тоже можно. — Интересно, видит ли Накуртка то, что видит он: клавиша во второй октаве запала и не давала звука. Пыль по углам; на пульте крошки. Ел он прямо тут. Третья комната вообще пустая (третья — если считать и кухню).
Накуртка видел всё.
— Делись, — поворачиваясь к нему. — Жить пора, а я родился. Совершенно не знаю, как вы тут устраивались.
* * *
Король вышел на середину комнаты.
— Сюда, — он отвел Накуртку за локоть к стене.
Накуртка был в весе пера, он мог бы его поднять и посадить. Росту в нем был метр шестьдесят — при королёвых стадевяностатрех.
Вернулся обратно. Включил аппарат. Загорелись синие огоньки по углам. Король задернул штору, чтоб не видеть позорища на балконе. И за ним.
— Раз, море, раз, — сказал в микрофон, левой рукой дотянулся и сыграл арпеджио.
— Привет, креветочка, привет, — заученным голосом, привыкшим давать интервью.
Студия наполнилась тишиной.
— Здесь Накуртка, — сказал король и умолк.
Тишина смотрела на них сотней мерцающих светодиодов.
— Это всё, — сказал король и выключил микрофон.