— Присаживайтесь, — указал он менее формальным тоном на место возле столика. — Полюбуйтесь, сколь прекрасен здесь закат.
Пока я послушно пялилась на небо, Кейтаро-сама на правах хозяина заваривал чай. Всё-таки есть что-то в чайной церемонии. Нечто медитативное, позволяющее отрешиться от суеты, успокоиться и перестать накручивать себя, придумывая новые причины идущей встречи. Чай, опять же, очень хороший, не опивки какие-нибудь.
Словом, к тому времени, когда напиток внутри чайничка закончился, тугая пружина внутри живота ослабла. Не исчезла совсем, но — ослабла.
— На голой ветке
Ворон сидит одиноко
Осенний вечер — внезапно сложил трехстишье Кейтаро-сама.
Не особо задумываясь, поддержала тему:
— Они прошли, дни весны
Когда звучали далекие
Соловьиные голоса *
Прошлая жизнь дает себя знать. Десять с лишним лет, проведенных в новом теле, не вытравили до конца старые моральные критерии. По местным меркам я очень эгоистична и до неприличия независима, потому что имею наглость не просто иметь собственное мнение по поводу замыслов вышестоящих — так ещё и высказываю его вслух. Изредка, со всем почтением и крайне узкому кругу лиц, но всё же. Кейтаро-саме наверняка донесли об этой моей особенности и, возможно, во время обучения даже приводили в качестве отрицательного примера.
— Вы задумывались о своем будущем, Кушина-сан?
Очень прямолинейно. Сам выбрал стиль общения или кто-то посоветовал?
— Пока война не закончена, о нём не стоит думать, Кейтаро-сама.
— И всё-таки?
— Меня устраивает моя жизнь, Кейтаро-сама.
Написала и с удивлением поняла, что так оно и есть. Если бы не периодические убийства людей на миссиях, всё было бы совсем замечательно, но тут уж ничего не поделать. Мир такой.
Услышанный ответ хозяину дома не понравился.
— Неужели у вас нет никакой мечты?
— Я мечтаю о том, чтобы о моём существовании забыли, — прорвалось раздражение в острых угловатых кандзи. — Однако вряд ли это случится.
— Вы правы. Ваш проступок не скоро забудется. Как вы посмели отказаться от предложения Акиры-сама? Клан едва не потерял лицо, в самый последний момент успев выполнить договор с Конохой и отослав замену нынешней джинчуурики.
Ни о чём не жалею. Разумеется, этого я писать не стала и спросила иное:
— Разве в договоре прописаны сроки?
— Нет. Но Узукаге-сама дал слово, что к определенному сроку сосуд будет в Конохе.
Впервые за всё время разговора я подняла лицо и позволила на мгновение отразиться усмешке в глазах. Сказки о нерушимости слова аристократа предназначены просторожденным, в своем кругу мы и обманываем, и впрямую лжём. Лишь бы приличия были соблюдены.