Медынцев вернулся домой где-то около девяти вечера. Окно в кабинете было приоткрыто. Неужели забыл закрыть, когда уходил? Солнце только зашло, первые сумерки, небо еще горит багровым огнем. Тепло, май, из окна пахнет нарциссами. Может и забыл закрыть…
На столе придавленный стаканчиком для ручек, чтобы не унесло ветром, лежит лист бумаги с текстом, напечатанным зачем-то слишком крупными буквами.
«Алексей Матвеевич!
Вы, думаю, понимаете, что, если мы смогли проникнуть в Ваш дом и положить это письмо на Ваш письменный стол, мы можем положить туда все, что угодно.
Ваши преступления достаточно серьезны, чтобы придать Вашему делу приоритет, однако мы готовы сохранить Вам жизнь в случае выполнения следующих условий:
Вы должны вернуть на работу в Центр Олега Николаевича Штерна;
Вы должны отозвать ПЗ Дамира Рашитова;
Вы должны выступить на суде над Дамиром и признать, что его ПЗ было Вами сфальсифицировано под давлением СБ и представить настоящее Психологическое заключение;
После суда Вы должны уволиться с должности главного психолога Лесногородского Центра и рекомендовать на свое место Штерна».
На этом текст обрывался, но это был явно не конец письма. И Алексей Матвеевич перевернул страницу:
«Надеюсь, Вы понимаете, что любое обращение в правоохранительные органы, полностью исключает продолжение с Вами переговоров.
Альбицкий».
Медынцев перевернул письмо обратно, перечитал еще раз. Требования были плохо исполнимы. Как будто он по своей воле выгнал Штерна!
Интересно, как они влезли сюда? Еще даже не темно. Через сад?
У Алексея Матвеевича закружилась голова, и к запаху нарциссов примешался какой-то еще: то ли миндаля, то ли железа. Он посмотрел на подушечки большого и указательного пальцев, которыми переворачивал письмо. Они были багрового цвета, и имели двойные очертания, словно накануне он серьезно напился.
В следующее мгновение он уже не мог стоять на ногах, опустился на пол, держась за край стола и потерял сознание.
Он очнулся в больнице. Было утро или день. Через окно бил яркий солнечный свет. Голова трещала нещадно. Он застонал.
Вошла медсестра.
— Где я? — слабо спросил он.
— В институте Склифосовского. Это реанимация. Очень хорошо, что вы очнулись, ваша жена очень волнуется.
И медсестра дала ему телефон.
— Марусенька? Как я здесь оказался? Что случилось?
— Ты лежал без сознания на полу в своем кабинете. Я вызвала скорую.
— Что врачи говорят?
— Отравление. Но чем, понять не могут. Ты как себя чувствуешь?
— Паршиво, но жив. Сколько я здесь?
— Со вчерашнего вечера.
Медсестра вышла, но телефон ему оставили.