— Наша мама забеременела в первый огненный месяц. А мы с тобой родились в четырнадцатый день третьего огненного месяца.
— Это?
— Это как здесь декабрь…
— То есть в моих документах ты написала правильную дату моего дня рождения? — Глаза сестры зажглись радостью и воодушевлением.
— Да, но не только поэтому. Мы попали в этот мир именно четырнадцатого декабря десять лет назад, и ты, — я взмахнула рукой и покрутила ей в воздухе, сама не понимая, что этим пыталась изобразить, — переродилась, — все же нашлась я, проговорив это слово слишком глухо, — скажем так. И, предупреждая твои вопросы, в нашем мире тогда был последний летний месяц — второй воздушный.
— Дурдом.
— Это просто нужно запомнить! Я же тебе над кроватью специально повесила. Весна короткая — это первый водный, он переходный месяц после зимы, и он холодный. Лето намного длиннее — это уже первые огненный, земляной, воздушный, вторые водный, огненный, земляной, воздушный — все они тёплые, скорее даже жаркие, кроме последнего, он тоже переходный и холодный, а потом начинается зима — третьи месяцы водного, огненного, земляного и воздушного. Всегда в одном и том же порядке — вода, огонь, земля, воздух. Вода, огонь, земля, воздух! Запомни уже.
— Да не кипятись ты! Запомню я. Уже почти запомнила. — Сестра отвела взгляд, и я раздраженно подскочила с кресла.
Бесполезная затея. Микаэле нельзя на АКЭМ, она в первый же день себя выдаст.
— А если ребенок недоношенный? Что тогда? — задумчиво протянула она, а я вздрогнула.
— Что? — переспросила до того, как до меня дошел смысл странного вопроса.
Почему-то больно кольнуло в груди. Я подошла к окну и слегка его приоткрыла, запуская в помещение морозную свежесть.
— Если ребёнок, — тихо прошептала я, смотря на заснеженные улицы и спешащих в предновогодней суете горожан, — появляется на свет раньше положенного, то это настоящий удар для магов. Ведь наши боги наделяют магией ребёнка в последний месяц, а до этого… — Я тяжело сглотнула. — До этого он обычный человек.
«Да что же это?»
Мне перестало хватать воздуха, захотелось оторвать пуговицы и распахнуть халат одним махом, захотелось открыть окно шире или вообще просунуть в него голову.
Для верности, чтобы уже точно надышаться.
Я не понимала, что за странное чувство накатило на меня столь внезапно. В голове послышался шум, а затем застучало в висках тысячами маленьких молоточков.
Я прошептала обезболивающее заклинание, и опять никакого толка. Так же как и тогда, когда я пыталась что-то усиленно вспомнить.
— Милли?
— Все хорошо, — не оглядываясь, успокоила я сестру, — просто безумно разболелась голова. В ней однозначно нельзя держать столько мыслей одновременно.