— Я твой папа, — говор и снова Шахов. — Я знаю, ты успела привязаться к этой женщине. Но я поступаю правильно. Ты должна жить с родными родителями, а не с той, которая украла тебя из колыбели.
Всё случается очень быстро. Рывок. Мои руки, что ещё недавно обнимали Дашкину спину, придерживали тяжёлую попу в тёплых розовых штанишках, оказываются заломлены за спину. Плечи и локти выворачивает жгучей болью. Дашку тянут от меня, пряди волос, что были стиснуты в её руках обрываются с корнем, на глазах выступают слезы.
— Ты не мой папа! — яростно кричит Дашка, которая от злости даже бояться перестала, и сейчас, несмотря ни на что, я ею горжусь. — Мой папа умер! А ты плохой! Отдай меня обратно маме!
Дергаюсь к ней, но держат меня крепко. Маленькая воительница брыкается в руках того, кто считает себя её отцом. Пинается, царапается. Я слышу пронзительный женский крик. Кричу не я — моё горло просто парализовано, я даже дышу с трудом. Кричит та, что хотела помочь. А у меня в глазах темнеет, подгибаются вдруг колени, последнее, что чувствую — меня не держат больше, отпускают, позволяя упасть в рыхлый, взрытый ногами снег. Он обжигает моё щеки, забивается в открытые глаза, дарит мне забвение.
— Всё хорошо будет, — бормочет женский голос. — Ишь ты… А ты особо не переживай, если родной папка, значит не обидит. А там помиритесь и снова будешь со своей крошкой. Милые бранятся, только тешатся.
Я в едущем автомобиле. Лежу на заднем сидении. Меня мерно качает, убаюкивает, не давая полностью вырваться из беспамятства. Но к сожалению, оно не настолько глубокое, чтобы не думать. А я думаю о том, что невозможно помириться с тем, кого не знаешь, с кем не сорился никогда в жизни. Ещё совсем недавно нам нечего было делить.
Девочка кричала долго и отчаянно. Мне казалось, что просто бесконечно долго. На деле, просто все то время, пока мы несли её мимо пробки, которая за ненужностью стала медленно рассасываться. Как только её посадили в машину, щёлкнул ремень безопасности и дверь закрылась — она замолкла. Словно просто поняла всю бесполезность своего крика теперь, когда мама её точно не услышит.
За рулём был водитель, я сел рядом с ним, спереди, давая ребёнку немного личного пространства. Увидел её личико в зеркале заднего вида — кожа бледная, глаза большие, смотрят вперёд, в никуда и даже не моргают.
Стало немного жутко, я напомнил себе — все правильно. Да, жестоко. Но если бы я позволил себе быть мягким Ольга снова бы увезла её, и я бы не нашёл их больше. Такие, как Ольга, не признают полумер. Они понимают только силу. Значит силой я и буду давить.