С этими словами я направилась внутрь склепа, откуда доносилось монотонное, тихое пение священника. Переступив порог и ощутив прохладу, которой сразу же обдало мои обнаженные руки, я остановилась и окинула взглядом помещение. Священник стоял над уже новым мраморным саркофагом, который был сооружен прямо рядом с местом погребения Шэризы, и держа в руке потрепанную книгу тихо читал какую–то молитву. Рядом с ним стояли Ральф с Шэрбон в компании Рамины и еще двух мужчин, которых я не знала. Бран же стоял за спиной священника держа в руках уже догоревший огарок свечи, от которого вверх подымался лишь едва заметный сизый дымок. Мужчина даже не посмотрел в мою сторону, лишь по тому, как на его скулах заиграли желваки, я поняла, что он почувствовал мое присутствие, даже на оборачиваясь ко мне. Как и сказала София, вид Брана более чем указывал на то, что творилось у него внутри. Подойдя ближе и окинув его взглядом, я заметила и красные от бессонной ночи глаза, и глубокую морщину меж его черных бровей, и до боли сжатую руку в кулак, которой он держал свечу, и даже то, как были стиснуты его губы, все это с лихвой выдавало то, чего ему стоило сохранять спокойствие в столь тяжелый момент. Остановившись в стороне, я дождалась пока священник завершит церемонию. Когда все присутствующие закончили свою бесконечную вереницу выражения соболезнования Брану и почившей Вильере, и мы с ним остались одни в склепе, я тихонько подошла к нему сзади и прислонилась своим лбом к его спине, почувствовав сразу как его мышцы враз превратились в камень.
– Мне бы хотелось прожить заново вчерашний день, – прошептала я. – Вернуть все назад, чтобы исправить все то, что натворила. Но вернуть назад все невозможно. Поэтому, могу лишь молить тебя простить меня, Бран. Прошу тебя, прости меня. Я знаю, что мной двигала тогда гордость и уязвленное самолюбие. Что я должна была прислушаться к тебе, а не требовать от короля разорвать наш брак. Я не слышала тебя, и моя ревность подхлестывала меня к тому поспешному решению. Теперь понимаю, насколько глупо поступила, не доверяя тебе и твоим словам. Мне так стыдно, Бран. Ты даже себе не представляешь как. Прости меня, пожалуйста.
Я стояла, прислонившись к спине мужчины и даже боясь двигаться, чтобы не спугнуть его. Бран молчал и лишь спустя несколько минут этой тягостной тишины повернулся и проговорил, погладив меня по щеке, вытирая слезы:
– Ты права, прожить заново вчерашний день невозможно. Я не держу на тебя зла, Кэтрин. Но войти дважды в одну и ту же воду невозможно, по крайней мере для меня. Ты приняла вчера решение, не поговорив со мной и этим дала мне понять, насколько тебе не важно то, чем живу я, что чувствую я. Да, доля вины в этом есть и моя, но в отличие от тебя я хотел поговорить, только ждал удобного случая, поскольку на тот момент и сам всего пару дней как узнал, что теперь лежащая под этой плитой женщина понесла от меня ребенка. Мы, вервольфы, воспитываемся в определенных правилах и с определенными ценностями. Для нас ссора или разногласие в чем–то – не повод для расставания. У нас семья – семья на всю жизнь, пока и смерть не разлучит. Ты же другая, Кэтрин. Для тебя все так просто. Хочешь живешь, не хочешь – ушла. Тебе не прививали все то, что было необходимо. У меня нет обиды, Кэтрин, но жить с такой женщиной я не хочу. Прости, – он развернулся и больше ничего не сказав вышел из склепа.