“В общем, я и до тюрьмы был не совсем атеистом. Бог, фатум, судьба, предназначение — мы почти все верим во что-то, что выше нас. Да и странно было бы не верить, живя в огромном, непознанном мире, сам себя толком не зная, считать, что все вокруг — продукт случайного стечения обстоятельств. Но если Бога нет, а вся наша жизнь — это секунда на пути из праха в прах, то зачем все? Зачем наши мечты, стремления, страдания? Зачем знать? Зачем любить? Зачем жить, в конце концов?
Я не могу поверить, что все просто так. Не могу и не хочу. Мне не безразлично, что будет после меня, потому что я тоже буду… И это не бессмысленно. Это не просто так. Мы живем не только для того, чтобы загрязнять воду и воздух. Мы все существуем для чего-то большего… Для чего — не знаю
Я верю, что у человечества есть Великая Цель, которую мне не дано постичь. Люди назвали эту цель Богом. Когда мы ей служим — мы счастливы, когда уходим в сторону — нас встречает Пустота. Пустота, которую не может заполнить ничто материальное. Она делает жизнь пустой, а смерть страшной”.
Итак, смерть дихатомична (двойственна): с одной стороны, она выступает как крайнее зло, торжество низших элементов материального мира (В. Янкелевич, 1933), с другой — она есть наивысшее благо, поскольку обнаруживает глубину жизни и придает ей смысл. Без смерти жизнь превратилась бы в “дурную бесконечность”, в которой не было бы места любому стремлению и, как следствие, отсутствовал какой бы то ни был смысл существования. Как писал знаменитый немецкий философ Мартин Хайдеггер[16]: “Если бы мы были бессмертны, все можно было бы отложить на завтра”.
Двойственность смерти проявляется и в других ее качествах. Только смерть позволяет человеку совершить скачок через бездну, лежащую между жизнью во времени и вечностью, и в последующем осуществить череду эволюционных духовных перерождений. Говоря коротко, вечность и духовная эволюция достигаются человеком лишь путем многократных прохождений через смерть.
В смерти есть тайна и откровение. Она есть конец и начало. Она сопровождается страданием при расставании с привычным миром и в то же время, как это будет показано далее, приносит бесконечную радость обретения нового, совершенного мира. Смерть есть великое успокоение, и в то же время она проявляет себя как катализатор действия, побуждающий человека, сознающего свою смертность, напрягать все силы.
Кроме того, смерть — граница надежд и мечтаний, но так же и граница страданий и лишений. Наконец смерть обладает одновременно “отталкивающим” и “притягивающим” полюсами. Помните, как у Пушкина: “Есть упоение в бою / У бездны мрачной на краю,/ Все, все, что гибелью грозит / Для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья”. Фрейд писал, что “рядом с инстинктом жизни и продолжения рода всегда стоит влечение к смерти”.