Самым сложным во всей этой затее было даже не всех их в одном месте собрать. А заставить их подумать, что они оказались здесь по своему собственному желанию. Проект требовал осторожности, упрямства и очень узкого круга в него посвящённых. Если точнее, посвящённых сначала было всего трое.
Но даже притом, что в каждом из них он был уверен, Моравицкого не отпускала тревога. Она смутно вилась на границе сознания, словно кто-то осторожно прощупывал его самого. И он именно так и подумал бы, если бы не первоклассный ментальный щит, который ему ставила сама Нинандра, и регулярно его подновляла. А лучше Нинандры Лоевской в ментальной защите не было никого. Он давно подозревал, что лучше Нинандры вообще и в принципе никого не было, потому что привычно отмахиваться от этой простой и невыразимо пугающей истины давно уже не получалось.
Но сейчас речь шла не об этом. Беспокойство билось рядом, и преступная притягательность Нинандры тут была не при чём. Тревога скопилась внутри, заставляя вглядываться в тёмную стену леса, скрывавшую узкую тропу перевала — самое уязвимое их место, и постоянно прощупывать контур охранной сети, что, наверняка, было лишним. Сеть должна была послать сигнал в случае фатального крушения, и пропустить его было бы невозможно. Об этом узнали бы все. То есть вообще все, включая даже Ратицу, наверное. Это немного утешало.
Хотя контур на полигоне упал и восстановился сам. На краткое время, но всё же он был отключен. Как и почему, у Моравицкого пока так и не вышло разобраться. Он внимательно присматривался к каждому, кто был тогда внутри полигона, но ничего беспокоящего и даже подозрительного не находил. Кроме Маргнека, без веских причин навалявшего Бачеку. Всё это было более, чем странно, и спокойствия не добавляло.
И чутьё упрямо зудело, что они все сейчас под угрозой, и весь проект может быть безвозвратно сорван в один момент
Тринадцать лет подготовки, копания в чужих дневниках, архивах, и выуживания вскользь брошенных фраз. Десятки личин и сотни контактов. Без Палицы он бы не сдюжил. Да и не взвалил бы Марий это на него одного. А так их было трое.
Идея собрать всех, в ком течёт хоть капля драконьей крови, вместе, и заставить их добровольно плодиться и размножаться, чтобы в один прекрасный момент эта кровь загустела настолько, что у них появился бы свой собственный настоящий дракон — существо настолько же магическое, насколько устрашающее и боевое — принадлежала императору лично. И была такой же безумной, как и всё его правление от восшествия на престол и до нынешнего момента.