Я крепче сжимаю ручку двери и сглатываю подступивший к горлу ком. Сама не понимаю, почему меня так задевает и волнует вся эта ситуация. Я ведь просто работник Артема. Не более.
— Спасибо, да, вы правы, это просто недоразумение какое-то. — Я стараюсь казаться беззаботной и не показывать, насколько взволнована случившимся.
— Если что-то нужно будет — звоните мне. Артем Вячеславович приставил меня к вам на время его отсутствия, — удивляет меня мужчина.
— Сегодня точно можете быть свободны, Роман. — Киваю ему и, когда за ним закрывается дверь, медленно сползаю по стеночке на пол.
Я не нахожу себе места. Чтобы успокоить нервы, начинаю убираться в квартире. Через несколько часов не выдерживаю и первая набираю Артема. Телефон отключен. Либо батарея разрядилась. Плохой знак.
Сама не знаю, почему так сильно за него переживаю. Возможно, из-за того, что во мне включился профессионализм и, вместо того чтобы махать тряпочкой по стеклам и бездействовать, мне хочется быть там. Встать на защиту мужчины, докопаться до истины. Парировать статьями закона, защищая его права.
Я устраиваюсь на диване перед телевизором, щелкаю пультом и невидящим взглядом блуждаю по комнате. Из мыслей меня вырывает голос диктора, который произносит знакомое имя.
Я резко перевожу взгляд на экран и делаю звук громче. По новостям говорят о Полянском.
Репортеры окружили участок полиции, куда привезли Артема. Слишком быстро узнали обо всем, чтобы считать это обычным совпадением.
— …обвиняется в жестоком обращении с бывшей девушкой, а также в нанесении ей тяжелых увечий, — тем временем вещает диктор, а на экране мелькают кадры того, как полицейская машина останавливается у участка и Артема выводят из нее под конвоем. — Сотникова Лина сейчас находится в третьей городской больнице. Ее состояние стабильное. Сотрудников нашего канала пустили к девушке для короткого интервью.
Я внимательно слушаю каждое слово. Больничная палата самая обычная. Лина — а это, несомненно, та девушка, о которой соврал Артем, сказав, что это сотрудница из отдела кадров, — лежит на больничной койке с гематомой на лице, пластырем на переносице, с красными от слез глазами, распухшими губами и перемотанным пальцем на правой руке.
Выглядит так, что даже я прониклась к ней жалостью.
— У Полянского и раньше случались неконтролируемые вспышки гнева, но до насилия никогда не доходило, — жалобно произносит она в камеру. — А несколько дней назад он прямо-таки взбесился. Я заявила ему, что больше не могу делить его с другой женщиной. Не могу оставаться в тени. Поставила ультиматум, как любая уважающая себя женщина: либо я, либо она. Артема это взбесило, он не хотел меня отпускать. Но в офисе при свидетелях он не решился ничего мне сделать. Вернулся ко мне ночью и… — На ее глазах появляются слезы, она говорит настолько убедительно, что даже мне становится ее жаль. И даже я верю в сказанное.