– Пей, – приказал Кош Невмертич, и сам залпом осушил один из бокалов.
Мне не хотелось пить, но я послушно сделала пару глотков, а потом не заметила, как выпила всё. Дышать сразу стало легче, боль в горле отступила, зато сердце болезненно заныло.
– Вы в отгуле? – спросила я, стараясь говорить небрежно.
Ректор посмотрел на меня, а потом усмехнулся:
– Я один, если тебя это интересует.
– С чего вы взяли? – сварливо сказала я, со стуком поставив бокал. – Один – не один, ваше дело. Лучше бы поинтересовались, как я себя чувствую,
– Зачем спрашивать? Я вижу, что с тобой всё чудесно, – ответил Кош Невмертич, – актерские способности на высоте.
– Вы мне не верите?! – вспыхнула я. – На меня в самом деле напали!
– Я про обморок, – вежливо подсказал он. – А вот нападение… – он бросил на меня колючий взгляд, плеснул в бокалы ещё воды и жадно напился. – Так кто позволил тебе покидать «Иву»? Что замолчала?
Отмалчиваться было глупо, и я рассказала историю своего побега.
– Красота! – похвалил Кош Невмертич. – Значит, ты развлекалась полетом на незащищенном пространстве и без присмотра преподавателя? И что теперь с тобой делать? На цепь посадить, чтобы не искала приключений на свой хвостик? Ты хоть понимаешь, что чудом осталась жива?
– Жар-птицу нельзя ограничивать, – торопливо сказала я, боясь поднять голову и посмотреть ему в лицо. Было отчаянно стыдно. Идиотская история про глупую маленькую студентку. То есть по годам-то она – взрослая, а по мозгам – малолетка. Только ремня не хватает.
– Как мы заговорили! – восхитился ректор. – Что ж, придется наказать не тебя, а весь персонал, кто сегодня дежурил в «Иве». Студентка сбежала – и никто не заметил. Каждому будет выговор, лишение премии и занесение в личное дело. В пятую графу.
– А что там в пятой графе? – спросила я виновато.
– Копилочка.
– Какая ещё копилочка?
– Для Особой тюрьмы.
С перепугу я уронила бокал, он жалобно звякнул о край стола и разлетелся на мельчайшие осколки.
Кош Невмертич вздохнул, махнул рукой, и осколки привычным мне путем смелись к стене.
– За что же в Особую тюрьму? – проблеяла я. – Это не такое уж нарушение…
– Дай сюда перо, – ректор протянул руку, и я торопливо передала ему серое пёрышко. – Явно птичий оборотень, – задумчиво сказал он, покрутив перо в пальцах. – Отправим на экспертизу, чтобы определить вид. Но мне кажется, это – утка.
– Это Вольпина!
– Я проверю, – сказал он, внимательно посмотрев на меня. – Но как по моему мнению, в голове Красновой слишком много Вольпиной.
Он мне не верил, хотя и говорил обратное. Я опять закипела злостью и обидой и сказала язвительно: