Она постаралась выдавить улыбку и проговорила:
– А где у вас ванная? Мне бы помыться. Как с поезда сошла, так сразу к начальству поехала. Толком не ела даже.
Лилибет и брат переглянулись. Показалось, они впали в какой-то ступор, но Лилибет нашлась быстрее.
– Братец, она из далекой страны. Кто там знает, какие у них порядки. Мыться у нас можно кадке. Но надо греть воду. Так что придется подождать.
– Очень исторично, – восхищенно проговорила Женя. – Даже не думала, что у вас все так… По науке. Спасибо. Я тогда в магазин сбегаю. Не хочется вас объедать, вы и так мне очень помогли. Даже не знаю, как благодарить.
Лилибет как-то растеряно посмотрела на брата, тот пожал плечами, а она, слегка обескуражено проговорила:
– Ты в лавку хочешь?
– Э… Ну, наверное. В лавку, так в лавку, – отозвалась Женя, подмигивая, мол она поддерживает антураж.
– Тогда тут рядом, – все так же смущенно проговорила Лилибет. – Пойдешь налево, потом за угол, и будет лавка булочника.
– Спасибо, – поблагодарила Женя.
Она понимала, что злоупотребляет гостеприимством этих добрых людей. Но сейчас в незнакомом городе у нее никого нет, она не ориентируется, телефон не ловит сеть и даже нет возможности позвонить Виктору Геннадьевичу. Так что нужно как-то выкручиваться. А эти местные очень любезно ее приняли. И она в долгу не станется – когда вернется домой, вышлет компенсацию за хлопоты.
Обойдя Лилибет и улыбнувшись ее брату, она толкнула дверь и оказалась на улице.
Брусчатка блестит от утреннего солнца, в воздухе витают недвусмысленные запахи, что значит, шлюзы на очистных все еще открыты. Но день погожий.
Дом брата Лилибет находится, видимо, в исторической части города – всюду старинные домики, совсем не тронутые прогрессом, прямо отсюда видна огромная башня с красной крышей, под которой блестят массивные часы и показывают пятнадцать минут девятого.
Утренняя прохлада заставила кожу покрыться мурашками, и Женя даже порадовалась этой бархатной накидке. Закутавшись в нее поплотнее, она прошла по пустынной улочке и завернула за угол.
И едва не налетела на мужчину.
– Куда прешь! – заорал он. – Развелось тут потаскух! Прочь с дороги!
Он спешно обошел ее и широкими шагами направился по брусчатке.
Но ошарашило Женю даже не грубое обращение. На мужчине оказалась синяя ливрея, темно-коричневый камзол и кюлоты с белыми гольфами. А еще туфли. Настоящие туфли эпохи Просвещения. Их Женя могла отличить с одного взгляда потому, что они выглядели несуразно из-за того, что делались одинаковыми на обе ноги.
Они выглядели очень натурально.