На висках толстяка выступил пот, и он выругался по-итальянски, это я узнала. Это единственный иностранный язык, на котором я хоть как-то говорю, кроме английского.
– Тебе-то что? – Пухлый Мужчина сильно дергается.
– Это не ответ. Полагаю, ты предпочёл бы, чтобы я занялся твоей семьей.
– Нет. Подожди!
– Последний шанс.
– Босс хотел присмотреть за ... – Толстяк не успевает закончить фразу, как главный нажимает на курок.
Выстрел звенит в воздухе с навязчивой окончательностью.
Я хлопаю себя по губам обеими руками, чтобы не закричать. Мой желудок сжимается, готовясь вырвать яблоко, которое я съела на ужин.
Пустые глаза мужчины закатываются на безжизненный затылок, и он падает на землю. Главный позволяет руке, держащей пистолет, неподвижно упасть. Его спокойные глаза сосредоточены на трупе, как будто это пыль на его кожаном ботинке. Выражение его лица остается прежним – немного сосредоточенным, немного скучающим и абсолютно чудовищным.
Он только что хладнокровно казнил человека и никак на это не отреагировал.
Это еще страшнее, чем сам акт.
Как раз в тот момент, когда я собираюсь вырвать своим ужином, его голова наклоняется в сторону.
В мою сторону.
Глава 2
Лия
Я застываю.
Мои конечности превратились в камень, а тело не слушается команды мозга двигаться.
Бежать.
Выживать.
Щупальца страха обвиваются вокруг моей грудной клетки, удерживая меня на месте.
И это даже не самое странное.
Сказать, что я не боюсь пистолета в его руке, было бы ложью. Я не была так близко к оружию с тех пор, как переехала в Нью-Йорк и приняла совершенно другой образ жизни. Однако не это лишает меня дыхания и сжигает легкие.
Это не то, что вонзает ржавые кинжалы в мою грудь и запрещает моему телу действовать по командам моего мозга.
Это глубокий лед в его серых глазах.
Они так же суровы и неумолимы, как зима, так же холодны, с единственной целью уничтожить любую жизнь на своем пути.
Он смотрит на меня с молчаливой тревогой. Он не свирепеет и не хмурится, но угроза есть.
В его молчании.
В том, что он знал, что нужно смотреть прямо в мою сторону, как будто он знал, что я была там все это время.
Парализующий страх ослабляет мои конечности, и укол инстинкта выживания врывается в мою грудную клетку. Как будто я снова в том черном ящике, запертая, оставленная в полном одиночестве, и единственный способ остаться в живых – это выкопать – это выкопать себе путь наружу.
Я всегда использовала это воспоминание детства как самое темное время, единственный момент, с которым я сравниваю все. Удары, разговоры за моей спиной, домогательства. Все это.