— Рокси, не беси, а!
— Значит так, мы с “Орионом” будем беречь твою девочку, а ты трудись давай, Антох. Прям по всем фронтам трудись. А я всегда на подхвате.
— Думаешь, я потяну?
— Думаю, мы это поймем в процессе, заодно и выясним, не забудешь ли ты сам…
— Рокси, была бы ты парнем, я бы тебе втащил сейчас! Кончай это.
— Все, молчу, — ехидно ухмыльнулась она и начала парковаться. — Пошли тебе шмотья прикупим, а то реально как бомж. Наши соседки-пенсионерки еще точно ментов вызовут, подумают, что хату выставить залез. И как на тебя, такого красавца-то, Лизка повелась? Не иначе любофф.
— Язва.
— Кобелина пронырливый.
— Нет. Уже нет.
— Поживем — увидим.
— Спит? — тихий голос Корнилова выдернул меня из оцепенения, что и сном-то не назовешь. Лежала с закрытыми глазами, ощущая, как тянется время, и так же тягуче-неторопливо вращаются неспешным, но неостановимым водоворотом однообразно невеселые мысли. Почему? Почему все так должно быть? Почему у меня никак-никак не может все начать быть как у нормальных людей? Вон другие грешат, но живут вполне себе здорово, и все у них есть, включая перспективу расплатиться за грехи свои когда-то потом, даже не в этой жизни, что никого уже в современном мире и не пугает всерьез. Почему тогда я должна расплачиваться болью уже сейчас? Что за несправедливая херня такая, когда еще и хорошо-то не было и нажиться не случилось, а уже плати.
Хотя брехня. Хорошо как раз было. Недолго, но очень-очень хорошо. Но теперь это вроде как работает фактором усиления боли и усугубления херовости последующего бытия.
— Как будто. — прошептала корниловская баба. — Миш, я переживаю очень. Она кушать не стала, не выходила ни разу, хотя бы в ванную. Нам бы как-нибудь ее в больни…
— Ну вот простите, что я такая засранка немытая, — пробурчала я, открывая глаза и садясь на постели.
— Лизка… — выдохнул Корнилов, уставившись на меня, в то время как его пассия отступила и закрыла за собой дверь, оставляя нас одних. — Выглядишь…
— На себя-то посмотри, — огрызнулась, неотрывно глядя на него в ответ. Он был в камуфляже, пятнистая футболка разодрана на рукаве, на морде пара царапин, глаза ввалились, и вообще какой-то постаревший, что ли.
Тягучая боль стала острее, за горло будто кто придушивать стал, и по щекам позорно потекло.
— Ну всяко лучше тебя, — он гулко сглотнул, криво улыбнулся и протянул руки. — Лизка…
Меня сорвало с кровати непонятной силой, и, кинувшись к нему, я уткнулась мокрой физией в его грудь. Он пах потом, усталостью, хвоей, дымом и… домом. Тем самым, которого у меня никогда не было до него.