Дина сложила бумагу вчетверо и аккуратно вложила в конверт. Она села на диван, откинулась на спинку и закрыла глаза; у нее не было сил сопротивляться, объяснять, оправдываться.
— Динок, тебе плохо? На тебе лица нет, выпей, — Валентина протянула ей стакан.
Дина выпила глоток.
Рашов опустился на диван рядом.
— Валя, оставь нас, пожалуйста, — попросил он жену. Валентина вышла.
— Это правда, Дина?
Дина молчала.
— Значит, правда, — сказал он. — Не укладывается в голове, ты — и вдруг такое!
— А какое такое? — шепотом спросила Дина. — Для меня это такое, может, весь свет, умирать с ним буду...
— Любишь?
Дина не ответила.
Он долго молчал, сказал решительно:
— Двум смертям не бывать, одной не миновать. Уходи от Волынкина!
— Дети... — все так же шепотом сказала Дина. — Мой Вова, у него двое... Не знаю, смогу ли перешагнуть...
— Да-а, — протянул Валерий. И добавил: — Ну-ну.
Он взял у нее письмо и разорвал на две половины.
— Будем считать дело закрытым. — Вздохнув, сказал с горечью: — Сколько судеб человеческих сломано из-за ошибок, поспешности, глупости! Как уберечь от этого? Можно ли научить всех людей быть счастливыми?
Белозерову в контору, размещавшуюся теперь на железнодорожной станции, позвонил Корчемаха:
— Слышали, нет? Шанин пригласил Свичевского и объявил, что он на начальника СМУ не потянет! И Шумбурову сказал то же самое! Каковы новости? Что творится, что творится!
— Небольшая революция, которая давно назрела, — сказал Белозеров. — Все логично.
— Это для вас логично, а для Шанина? Какая у него в голове революция? Или Шанин перестал быть Шаниным? Ничего не понимаю!
Как только Белозеров положил трубку, раздался новый звонок: Чернаков срочно вызывал его в партком.
А еще через час Белозеров был уже в кабинете первого секретаря горкома партии Рашова.
Выйдя из-за стола, Рашов пожал ему руку, указал на кресло и произнес:
— Есть мнение выдвинуть вас на должность начальника строительно-монтажного управления номер один. Это нынешние Промстрой и Биржестрой. Они будут объединены. Справитесь?
И Белозеров ответил:
— Да.
У Рашова вздрогнули ресницы, приподнялись смоляные дуги бровей. «Ого! Этот парень от скромности не умрет!» Рашов пытался перехватить и прочитать взгляд Белозерова, но это не удавалось. Белозеров смотрел на него, но не в лицо, а куда-то ниже подбородка — на шею или на галстук.
— Почему вы так уверены, что справитесь? — спросил Рашов и проверил пальцами, в порядке ли галстук.
Белозеров сказал безразлично:
— Если сомневаетесь, не выдвигайте.
Он вскинул взгляд, смотрел в упор, и теперь Рашов видел то, что раньше ускользало от него: у Белозерова умнющие глаза, нижние веки подтянуты кверху, отчего кажутся припухшими, к вискам убегают тоненькие морщинки, они придают лицу выражение доброты и покоя, без них оно выглядело бы, наверное, хмурым и неприветливым. «Какое славное, симпатичное лицо, это на первый взгляд кажется — топорная работа», — подумал Рашов.