Я дотронулась до живота через халат. Сжала ткань. Вкус обиды и горечи, оставленный словами Арда, стал сильнее.
— Ты должна выдержать всё, — сказала я самой себе. В пустой кухне они показались очень громкими. — Ради Алисы должна.
Прозвучавшее вслух имя дочери помогло мне собраться с силами. Я встала и тут же зашлась кашлем. Голова закружилась, меня резко повело в сторону. Чтобы не упасть, схватилась за край стола, на котором только что Ард поимел меня, как бульварную девку.
— Этого ещё не хватало, — приложила ладонь ко лбу. Наверное, у меня всё-таки поднялась температура, потому что чувствовала я себя отвратительно. Хотя от чего тело горело особенно сильно именно в тех местах, где до меня дотрагивался Агатов, сказать было сложно. Или как раз наоборот — не сложно. Моё тело помнило его. Я помнила его.
Осмотрела кухню, с грустью вспоминая ту, другую, из нашего прошлого. Крохотная, со старыми, ещё советских времён шкафчиками и колченогими табуретками.
Поспешно отогнав воспоминания, я поставила чайник. Когда-то нам казалось, что впереди вся жизнь. Она действительно была впереди, только сложилась не так, как мы представляли. По крайней мере, не так, как представляла я.
Семь лет назад
— Твой Мухтар приехал, — мама зашла в комнату и скептически осмотрела меня.
Торопясь, я выронила серёжку, которую всё никак не могла вставить в ухо. Посмотрела на маму с недовольством.
— Я же просила тебя не называть так Рихарда.
— А я просила тебя найти себе кого-нибудь получше, — мгновенно ответила мама. — Ты меня послушала?
— Мы с тобой уже много раз об этом говорили, — примирительно. Спор бы ни к чему не привёл, а я и так опаздывала.
Мы с Ардом договорились встретиться в семь. Обычно я не задерживалась, но сегодня всё буквально валилось из рук. Непонятное тревожное чувство, появившееся с самого утра, никак не желало отступать, и это мешало мне.
— Мам, хватит, — её молчание было уж слишком откровенным. Вдев-таки серёжку, я подошла к ней и дотронулась до руки. — Я люблю его и тебе придётся с этим смириться.
— Что он может тебе дать? Тина, ты же должна понимать…
— Я всё понимаю, — перебила её. Взяла сумку. Ремешок неожиданно выскользнул, и сумка упала мне на ногу. — Да что же такое, — шепнула под нос. Старенький ремень лопнул. Давно нужно было сменить его, но мне было не до этого.
Мама молча смотрела сверху, и во взгляде её так и сквозило осуждение. Я понимала, что она хочет для меня лучшего. Хочет, чтобы мы выбрались из нищеты, в которую сбросили нашу семью девяностые. Сама я другого не знала, но по её рассказам поняла, что когда-то они с отцом были достаточно обеспеченными. Хорошая работа, квартира в центре, достаток. Но кризис лишил их всего, а потом отца не стало. Всё те же девяностые — поножовщина и звонок из отделения. Мне было всего три, так что этого я тоже не помнила, но понимала, как тяжело пришлось маме.