— Сава, у тебя такой вид, словно тебя мучит запор, — напротив меня шлепнулся Кузя, заставив напрячься двух бойцов, которые находились со мной внутри кафе. Кузя нажал кнопку вызова официанта и скороговоркой произнес, разматывая шарф. — Кофе, двойной без молока и сахара.
— Довольно экстремальный выбор, — прокомментировал я, делая глоток, отпивая чай из кружки, пытаясь прогнать мысли о школе, ведь наверняка же кто-нибудь бы обнаружил несанкционированное вторжение и перемещение на территории подведомственному Совету объекту.
— Мне необходимо согреться и мозги прочистить, — огрызнулся Кузя, а я принялся его пристально разглядывать, отмечая про себя, что выглядит он не слишком хорошо: в мятой одежде, с трехдневной неопрятной щетиной, а рубашка, которая предстала моему взгляду, когда он расстегнул свое короткое полупальто, была настолько несвежей, что мне даже показалось, будто от нее несет потом. Официант принес заказанный Кузей кофе. Кузя схватил чашку и держал ее, обхватив руками, словно пытаясь отогреть окоченевшие пальцы. Наконец, сделав глоток, он хмуро посмотрел на меня и произнес. — Мне нужно спрятаться. Кажется, меня раскрыли, как не совсем надежную единицу, а ведь я уже добрался до роли координатора десятка, то есть у меня в подчинении были десять кураторов десяти крупных ячеек.
— То, что тебе удалось так высоко подняться — это ты молодец, — я кивнул, снова делая глоток ароматного чая. — А вот то, что тебя раскрыли нехорошо. Что произошло?
— Скоро здесь в Твери состоится крупная акция, по-настоящему крупная. То, что произошло в Милане — это так цветочки. Миланскую акцию Волков провел самостоятельно, задействовав лишь три ячейки. Ему захотелось убедиться, правду ли говорят о невероятной мощи императора или нет. Узнал и убедился, так что еле ноги унести сумел, и то, применив классический трюк с переодеванием: убил наводящего порядок служителя закона и, переодевшись в его форму, бежал из Милана, бросив своих.
— Я там был и тоже бы сбежал на его месте, — я кивнул, отставил чашку в сторону и принялся еще пристальнее разглядывать Кузю. На первый взгляд, хоть и выглядел он довольно странно, но зазомбированным, тем не менее, не выглядел. Видел я в свое время его горящие глаза, когда он пытался отстаивать передо мной Громова с его убеждениями. Но, если верить его словам, поднялся он высоко, но вот актером он никогда хорошим все-таки не был.
— Здесь будет не три ячейки, Сава, здесь они будут все. И у нас нет императора, чтобы все обошлось незначительными жертвами, — Кузя сделал еще один длинный глоток. — Я, когда узнал, если честно запаниковал, и принялся звонить, но ни ты, ни Любушкин не были доступны… А потом я узнал, что Любушкин убит, а ты в коме… — о, а вот сейчас я узнаю Кузю, паникера и «мывсеумремщика». — В общем, я звонил тебе просто уже от безнадеги, и вот, ты здесь. Значит про кому Олега дезинформировали. — Черт, все-таки у меня завелся крот или кроты, а я надеялся, что у меня всего лишь паранойя. — Глазков, это координатор второго столичного десятка, слышал, как я разговариваю с Любушкиной. В общем, я не стал ждать, когда мне перережут глотку, и сбежал. Всю ночь прятался, замерз как собака, а утром позвонил тебе.