И принял на копьё опускающееся на голову с лихим свистом лезвие глефы.
— Очень, — с ненавистью процедил Ардж, вдавливая своё оружие в поддавшуюся рукоять. — Она же ещё ребёнок, ты!.. Ублюдок…
— И достаточно развита для своего возраста, не находишь? — насмешливо поинтересовался Старейшина, без особого труда отбросив враждебный клинок и разворотом опасных лезвий заставив Арджа вновь отступить на почтительное расстояние. — Да-а-а, выдержки у тебя никакой, — весело заметил он. — Но в любом случае, у меня нет ни времени, ни желания посылать тебя на материнские планеты. Обойдёшься тем, что нашлось. Считай, тебе повезло, появилась неплохая возможность продолжить себя в потомстве. Она родит твоего ребёнка, которого ждёт вечная жизнь, Ардж. Подумай! У тебя же, насколько мне известно, нет детей? — и на злой утробный рык снова рассмеялся, с интересом наблюдая, как свирепеет молодой воин.
Бирюза в глазах полыхнула ледяным огнём, и Ардж, утробно рыча, бросился в бой. Со всей силой и яростью, со всей ненавистью, какую испытывал к этому насильнику. Разум окончательно покинул его, сменившись слепым бешенством, через которое уже не могли пробиться боль от двух ран, расчертивших грудь и живот, и элементарное чувство самосохранения, бессмысленно вещавшее где-то в тёмных закоулках сознания. Глефу в руке в какой-то момент повело в сторону, а затем и вовсе вырвало. Что ж, тем лучше, сейчас она — только мешающая бесполезная палка. Он задушит эту тварь голыми руками, порвёт ему глотку, выгрызет, если придётся!
А властный голос Нароунда старался пробиться в голову. Ардж рычал всё громче, переходя в утробный рёв, заглушая, не позволяя даже слову уцепиться в сознании, и всеми силами пытался добраться до шеи Старейшины.
Нароунд подсечкой опрокинул Арджа на пол, в лужу его же собственной крови — обезумевший воин буквально лез на копьё, и Великому приходилось прикладывать определённые усилия, чтобы не распороть этому дурню жизненно важных органов. Старейшина с короткого замаха всадил в плечо рухнувшего воина острое лезвие, чтобы тот не мог двинуть рукой, наклонился и схватил наглого мальчишку за горло. Кисть тут же сжали каменные пальцы, погрузив острые когти глубоко в плоть. Бешеные синие глаза расширились, жвала дёргались, словно пытались загрести воздух, не достающий до лёгких.
— Успокойся! — прорычал Старейшина, сдавливая его шею ещё сильнее.
Спустя полминуты такого удушения хватка на руке ослабела, хрипы из перекрытой глотки больше не рвались, а бирюзовые глаза остановились и постепенно стекленели.