Только вот желания говорить с ней у меня нет. После того, как я убил несколько часов на поиски Евы. После того, как я с трудом вспомнил название ресторана, в котором она работала. Как вытряхивал крохи информации из ее подруги, что глядела на меня как на врага народа.
И просто счастье, что ее безголовая подружка вызвала такси со своего телефона и я смог увидеть конечную остановку — свой офис.
В этот момент что-то сжалось внутри меня. Это щемящее чувство, которое совершенно невозможно классифицировать, и в нем сложно признаться самому себе. Я был рад, что Ева поехала сюда в поисках защиты. Одному только богу известно, где в ином случае мне пришлось бы ее искать.
И не нашел ли ее кто-то раньше меня.
И на фоне всех этих нервов, Викин поступок становится просто вишенкой на торте. Она выбесила меня настолько, что я не имею ни малейшего желания обсуждать или рассказывать ей о чем-то.
Не сейчас, точно.
— Мне пока не о чем с тобой говорить, — отрезаю я, — Ева, садись в машину.
Наконец, я выпускаю ее из своих рук. Она отходит на шаг, смотрит мне в лицо заплаканными глазами. На щеках неровные пятна, блестит дорожка от скатившейся слезы.
— Куда ты поехал? — не сдается Вика. Я оборачиваюсь к ней и говорю четко:
— Домой. Ева будет жить у меня.
Я чувствую спиной взгляды-кинжалы Вики.
Их невозможно не замечать, но сейчас они самое меньшее из зол.
— Баринов, — кричит она вслед, — ты вот так просто уедешь?
В голосе надрыв. И я сейчас буду мудаком, если не соберу яйца в кулак и не подойду к ней, чтобы расставить все по своим местам.
— Жди, — бросаю через плечо. А потом беру Еву за руку, иначе с места она не сдвинется. Она вздрагивает и я почти жду, что бросится в сторону, вырвет руку, но Ева благоразумно этого не делает.
Ладошка у нее такая маленькая, что теряется почти в моей, пальцы тонкие и холодные.
А мне вот жарко. От того, что касаюсь ее. И позволяю себе вспомнить ту единственную ночь, которую обещал давно вычеркнуть из памяти. Только я — все еще мастер самообмана, и сделать это мне ни черта не удалось.
Я помню все подробности. Бархат кожи, прикосновение губ, все звуки и движения, они в память впаяны навечно.
Никогда раньше ни одна девушка не оставляла в моей жизни такого следа. Как выяснилось, я наследил в жизни Евы не меньше.
Открываю перед ней переднюю дверь, указываю на пассажирское.
— Садись. Я сейчас подойду.
Джип высокий, Ева неловко держится за ручку, пытаясь забраться. Наверное, с животом это не просто совсем, думаю я, помогая ей забраться. И неудобно не только в тачку запрыгивать. А работать посудомойкой, например, и за теткой чокнутой приглядывать.