— Лягушонок, — засмеялись вокруг.
Мучители недалеко разбежались, конечно, ведь это так интересно: понаблюдать за потасовкой двух девчонок.
— Хватит, чего вы тут столпились! Глазеете! Уходите! Чтобы я больше никого не видел рядом с рыжей, а то приду и уши надеру! Каждому!
Девчонка в руках сводной сумасшедшей уже откровенно истерила, рыдала навзрыд.
— Инна, — почти ласково прошептал я,— отпусти, ты ведь добрая девочка. Не уподобляйся ей.
Тонкие пальчики разжались, по щекам с редкими бледными конопушками покатились слезы. Заплаканная, с перекособоченной, кое-где разорванной одеждой, торчащими в разные стороны рыжими спиралями волос, она вызвала еще больше брезгливой жалости.
— Быстро все разошлись! Или я сейчас прямиком к директору пойду!
Только, помнится, к директору обратился не я, а мама той девочки, которую трепала Лягушонок. Типа хулиганка напала на ее ангела. И мне долго пришлось объяснять всем ситуацию, что ангел с крысиными хвостиками во многом сама виновата.
Нельзя безнаказанно унижать Лягушонка, она мало кому это спускала.
По правде говоря, она только мне это спускала, и то не всегда.
Вскоре все малолетние истязатели разбежались, на стадионе остались только я, Инна, и ее толстый дружок.
Лягушонок вдруг бросилась ко мне и обняла за талию, словно благодаря, мокрое от слез личико прислонилось к груди, будто я ей действительно близкий человек, любимый старший брат. Худые плечи рыжей безобразины продолжали вздрагивать, не в силах успокоиться, она смешно шмыгала носом. Моя брезгливость только увеличилась, тогда мне совсем не понравилось быть ее спасителем. Невольно отстранил от себя плачущую нелепость.
— Ну, все, Лягушонок, перестать реветь, пойдем домой… Сама небось задиралась, кого угодно достанешь своим змеиным языком!
— Они первыми начали обзываться, — недовольно насупилась Инна.
— И что, обязательно отвечать?!
— Обязательно! — убежденно ответила рыжая, грозно сверкнув болотными глазами. — Я не хочу быть жалкой.
В ней всегда было слишком много гордыни…
— Ладно, пойдем домой, ты тоже беги, пухлый…
— Я Коля, — вдруг набычился он.
Чего-то в центре позорного круга не выказывал свой характер. Задним числом каждый может быть смелым.
— Да хоть Толя, по правде говоря, мне начхать.
Рыжая снова блеснула зелеными глазищами, сейчас, наверное, и мне достанется, что посмел обидеть ее дружка.
— Не зови его пухлым!
— А то что?! И мне вцепишься в волосы…
— Я буду звать тебя тухлым.
— Договорились, — нагло улыбнулся я, — пошли домой, родители волнуются.
Но звала она меня по-другому, чаще всего с большой иронией Мистером Совершенством, а еще главным занудой нашей семьи, предводителем всех зазнаек, сэром пунктуальностью, победителем номинации идеальный костюм и до блеска натертые ботинки. А еще многими-многими другими эпитетами… Всех не перечислить. В этом отношении у нее была неиссякаемая фантазия.