Папочка бесился, покрываясь лихорадочными красными пятнами, но сделать ничего не мог. У нас, сука, демократия. Почти. Ну, уж выгнать то меня точно никто не в состоянии.
Князь резко крутанулся на месте и вернулся к своему королевском креслу.
– А что тут у нас происходит?
Я очень старался, чтоб мой голос звучал тихо, спокойно и ласково. Однако присутствующие немного взбледнули. Скорее всего, чувствовали, как фонило от меня бешенством и злостью.
– Так, это… суд.
Первым опомнился Мартин, зеленый Плющ, недобитый Алисой в Нью-Йорке.
– Правда? Как неожиданно. Тогда другой вопрос. По какой причине меня не оповестили о переносе заседания на более раннее время?
В зале стояла гробовая тишина. Никто не хотел попасть под удар моей стремительно разрастающейся ярости, которую уже по полной программе начинали ощущать присутствующие. Я видел это по их сморщенным от боли лицам.
– Хватит. Перестань.
Рядом стояла Алиса, которая все же набралась смелости и подошла, положив руку мне на плечо.
– Ты просто убьешь их. Не надо. Пусть судят. Я действительно виновата.
Ну, все. Хватит с меня.
– Ты… Ты… Достала!
Я рявкнул на нее, выплеснув в одной фразе всю злость, которую она, словно губка впитала в себя, избавляя окружающих от незавидной участи.
– Ты достала! И ты тоже достал!
Повернувшись к постаменту, ткнул пальцем в папашу, взирающего на нас с явным, мягко говоря,неодобрением.
– Замудохали, честное слово! Чего-то крутите, вертите. Ну?!
Я снова обратился к бледным судьям.
– В чем ее обвиняют? Обряд, говорите, кровавый. А вы в курсе, что это не она его со мной провела, а я с ней. Прикиньте?
По залу прокатился вздох то ли ужаса, то ли удивления.
– Да. Вот такой вот поворот. Это я сам порезал свою ладонь и приложил рану к ее кровоточащей руке.
Конечно, мне сразу вспомнилась Швейцария, как только папаша сказал о возникновении связи и ее причине, потому что больше не было ни одного случая, который можно упомянуть в связи с обрядом. Ни одного. И получилось тогда все совершенно случайно. Алиса ничего не предприняла сама. Это была моя блажь, откуда-то появившаяся в голове.
Поэтому, смешно обвинять ее в том, что она коварным образом поймала меня в расставленные сети.
Вот то, что снова промолчала – бесило неимоверно. Неужели я такое, извиняюсь, дерьмо, что никак нельзя научиться мне доверять? Хоть немного? Хоть вот такусенькую капелюшечку?
Ведь, знай я всю правду сначала, мы избежали бы большого количества проблем. Естественно, я и не думал бросать ее на произвол судьбы. Просто никому не говорил, даже друзьям, чтоб не выдать свой настрой перед Князем. Какой бы сукой она не бывала периодически, но это – моя женщина. Моя. И никто не вправе решать, жить ей или умереть.