— Пойдем, господин мишка, — усмехается рисковая шутница, видимо, надеясь, что мне хватит совести не трахать ее под окном дома, где тусуется ее семейство. — Нас ждут.
— Замуж выйдешь?
— Я подумаю, — мурлычит она, уткнувшись мне носом в щеку и глубоко вдыхая.
Не один тут я еду в сладко-розовую даль.
Глава 48
— Кирюша, уже вернулись? — мама Лариса встречает нас в прихожей, явно выдыхая. — А где Лера?
— Она поехала к моему другу, он страховщик, может оценить ущерб от пожара и оформить выплаты, — ответил за меня Миша и остановился, дожидаясь, пока я сниму сапоги. — Думаю, тоже скоро вернется.
— Спасибо, Михаил. Мы благодарны за помощь.
Женщина улыбнулась и поманила нас вглубь дома, на кухню, лишний раз не оборачиваясь и давая нам возможность идти рядом, не чувствуя неловкости. Она всегда была проницательной, и сейчас я была благодарна ей за это.
— Дети! Вернулись, — папа отложил телефон и встал с кресла, которое, судя по двум кружкам из-под чая на кофейном столике рядом, уже облюбовал. — Голодные?
На душе растеклось нежное тепло от того, что папа так по-доброму отнесся к Мише. Он старался никогда наш с Лерой выбор не критиковать, но его реакцию можно было считать по нахмуренным бровям. С Колей я их так и не познакомила, не сложилось. Хотя, скорее всего, я слишком быстро осознала, что выбор мой далек от идеала, которого хотели для меня родители, и откладывала знакомство все дальше и дальше… Пока не расстались. А там уже и знакомить смысла нет, само собой как-то решилось все.
С Мишей же такой фортель не вышел. Он нагло пробрался в мою жизнь, дождался, пока я буду пьяна настолько, что страх атрофировался, и собрал нас всех под одной крышей, вписывая себя в ряды детей Алмазовых. Какой он все-таки невыносимый! Блин, это так… кайфово…
— Там сейчас продукты привезут, — с присущей себе расслабленностью ответил Миша. — Пожарим сегодня шашлык, пап?
Все замерли в ожидании реакции Георгия Алмазова. На кухне повисла такая непроницаемая тишина, что даже вошедшая бабушка замерла в пороге, не зная причин такого напряга, но затихая с полшага.
Темные с проседью брови мужчины съехались к переносице. Рот стянуло в тонкую нитку, а веки чуть опустились в суровом прищуре. Мама на ощупь нашла мою ладонь и крепко сжала пальцы в знак поддержки, едва при этом дыша.
А я ощутила себя школьницей, которая притараканила домой патлатого гота с тоннелями в ушах и, гордо задрав голову, оперирует подростковым лозунгом «Я его люблю!»
Ноги к полу прилипли и попа сжалась, мягко говоря.
— Маринад я делаю, — сказал папа, наконец разрушив тишину. — Школоту к мясу не подпущу.