Покачав головой, я пояснила:
— Печать ставится на рану и как бы запечатывает ее. Я умирала, и Гамильтон спас меня. Поэтому теперь у меня печать под левой грудью.
— Под левой грудью, — эхом повторила леди Илзерран. — Позвольте предположить, что на охоте вы напоролись на сук.
Я рассмеялась и покачала головой:
— Нет, леди, это был стилет, а после полет с замковой башни. Мне повезло, и утром незадачливый убийца отправился на каторгу.
— Вот как? не слышала о подобном, — медленно произнесла драконья жрица.
— О, вы знаете, окраины столь опасны — монстры напали на отряд и убийца не уцелел, — я практически дословно процитировала слова старого отцовского друга. — Он не дожил до правосудия, но мне не жаль.
Старый друг отца не стал бы мне врать. Он прекрасно знает, как мы, Фоули-Штоттен, относимся ко вранью.
— Нет, сорочку снимать не надо. Она тонкая. мои чары пройдут сквозь нее, — сейчас леди Илзерран говорила со мной, так будто я столь хрупка, что могу разбиться от любого неосторожного слова.
Но я ведь выжила, а мой убийца нет. И я в безопасности с Гамильтоном. Правда, при разрыве связи печать исчезает, а рана возвращается, но нам с компаньоном это не грозит!
И стоило лишь подумать о печати, как она, никогда прежде не доставлявшая неудобств, нагрелась, затем заледенела и вновь нагрелась. А потом начала страшно чесаться!
— Вот и все, — драконья жрица вдруг посмотрела мне в глаза, — почему ты не задаешь мне вопросы?
— А что спрашивать? — заинтересовалась я.
Тихий скрип и чуть более громкое ругательство заставили меня подпрыгнуть и обернуться.
В дверях замер наш Правитель. Он, вскинув брови, с недоумением смотрел на нас — драконью жрицу, что держала левую ладонь над моей грудью и меня, прижимавшую к себе сползшее платье.
— Одну минуту, — спокойно произнесла леди Илзерран и одним заклятьем привела меня в порядок. — Вы можете быть свободны, леди Фоули-Штоттен.
— Благодарю, до свидания, — я присела перед Правителем в глубоком реверансе и отметила, что он не сводит взгляд с моего декольте. — Очень некультурно, очень.
Дверь уже закрывалась, когда я услышала полный недоумения голос Правителя:
— Вы пили Зеленого Даррена? В такое время?
Сдавленно хихикнув, я прошептала:
— Время-то уже к обеду, самое-то для умеренного приема ликера.
Хотя если судить по одногруппникам, то время для возлияний — вечер. Так-то при дворе могут быть и другие порядки. Папин друг говорил: «Оружие с утра начистил и весь день свободен», а тут может с утра Зеленого Даррена и тоже, того, весь день свободен!
Вернувшись в комнату, я с легкой улыбкой поделилась радостью с друзьями: