— Пойдёшь с нами? — спросил его старик.
— Я пойду в таверну, старый бродяга, чтобы выпить кружку вина, а гачупин пусть с тобой идёт на задний двор, я знаю о старой ведьме и не горю желанием с ней встречаться. А его мне не жалко, пусть его перекосит от взгляда на старую каргу, раз ему уж так этого захотелось. Мне всё равно. Главное, чтобы он остался в живых после всего.
— Боишься? — прищурил глаз старик.
— Опасаюсь…, что убью её. Зачем мне грех брать на душу из-за старухи?
— Ну, как знаешь, нам, иберийцам, всё равно.
— Идёшь? — спросил у меня Агилара.
— Иду, — смахнул я влагу с берета.
Таверна располагалась недалеко. Она темнела угловатым зданием со свободно болтающейся на ветру, потемневшей от времени, вывеской и как будто укрытой среди складов и зданий администрации порта. Войдя внутрь, нас мгновенно окутали запахи жареной рыбы, кислого дешевого вина и людского пота.
Капитан уселся за один из столиков и запросил себе жареную рыбу и тушёные в оливковом масле овощи, да кувшин самого лучшего вина. Мы же пошли дальше. Выйдя во внутренний двор, направились к скособоченной и древней, как сама земля, постройке.
Там, за скрипучей, грязной и трухлявой дверью обнаружилась каморка, но не папы Карла, а древней карлицы, со сморщенным лицом и огромной, по сравнению с маленьким телом, головой.
Старуха подняла голову и луч света, пробившийся вместе с нами сквозь открытую дверь, осветил её бесцветные глаза. Она даже не прищурилась, а так и смотрела на нас, не моргая.
Моряк, сразу войдя, сделал шаг в сторону, оставив под прицелом этих нереально потусторонних глаз меня одного. Ну и ладно, уж пообщавшись с Левиафаном, не стоит бояться древних старух и древних демонов. У всех свои недостатки.
Старуха перестал на меня пялиться и заскрипела.
— Что смеёшься, старая Акварель? — спросил её старик.
Я удивился, ну и имечко у древности! Не иначе, была кем-то, о ком ещё помнят до сих пор, а так и не скажешь. Старуха, между тем, ещё немного поскрипела, а потом свесила с кровати тонкие ноги, не прикрытые ничем, кроме тонкой пергаментной старой кожи.
Я отвернулся, а старуха снова заскрипела, но дальше её тело было укутано тёмной плотной материей, что было очень своевременно. Она сползла с лавки, на которой то ли сидела, то ли лежала, и пошаркала босыми ногами в сторону, где располагался небольшой очаг.
— С чем он пришёл, с миром или с болью? — удивительно нежным девичьим голосом даже не сказала, а пропела она.
Я вздрогнул, это настолько было нелепо и непривычно слышать, что даже сделалось дурно. Закрыв на мгновение глаза, и крепко зажмурившись, я снова их открыл, надеясь, что картина изменится. Но ничего не изменилось. Та же страшная, до жути, древняя старушенция, старый моряк, да убогая в своей древности пристройка, жмущаяся к старой каменной стене.