Джозефе, не ожидавший с порога попасть в эпицентр разборок, притормозил и уже не так бодро занял свое место за столом. На его благородном лице, чьи черты не испортил даже возраст (Джозефе годился Эмили в отцы), проступило неодобрение. Говорить что-либо он тоже не стал. Видимо, посчитал пустым.
Своим непробиваемым спокойствием Эмили нравился Конте. Она симпатизировала ему как профессионалу своего дела, много повидавшему и от того, равнодушного к мелочам, выбивающим из колеи других.
Собранный, невозмутимый, одинаково приветливый со всеми, он напоминал ей директора детского дома — слишком мудрого, чтобы привязываться к своим воспитанникам и слишком тактичного, чтобы открыто заявлять об этом.
— Конте, ну хоть вы ей скажите! — взвыл Аллистер, обращаясь к Джозефе. — Ну не мог же я тогда сказать обывателям, что бессмертный Гефест попросту сломал ногу в ходе операции!
— Ну что вы, Макинтош, — благодушно откликнулся Джозефе, — ваша ложь пришлась тогда очень кстати. Она помогла нам выкрутиться.
— Вот, слышали! — ликующе сказал Аллистер и поднял указательный палец вверх. — А то заладили: «Язык, как помело, да язык, как помело!». Никакой благодарности, — обиженно добавил он.
Пикировка Кэролайн и Аллистера грозилась перерасти в полноценную ссору, но Дэн не спешил прерывать ее. Он о чем-то тихо разговаривал с Тодом, и, судя по их напряженным лицам, разговор был серьезный. Однако удивили Эмили другое. Впервые за долгое время эти двое выглядели как… коллеги, решающие общую проблему, а не соперники, раздумывающие, как бы половчее выиграть у конкурента.
«Что-то происходит», — отчетливо поняла Эмили.
Она не успела сформулировать свои предчувствия. Ее снова отвлекли. Уолт что-то спросил, коснувшись ее плеча, и Эмили обернулась, периферийным зрением отмечая, что двери Тронного зала в очередной раз разошлись в разные стороны, чтобы пропустить еще одну парочку.
Скарлетт Герен и Захарий Франц вошли вместе. Именно вместе, а не одновременно. Эмили не совсем понимала, что заставляет выбирать подобное определение, но своей интуиции она привыкла доверять. Не безоговорочно, конечно.
Кэролайн называла Захария арийцем с душой джентльмена. Эмили не могла не признать, что в этот раз та попала не в бровь, а в глаз. В военном враче действительно странным образом смешались циничный юмор, присущий его профессии, и предупредительные манеры аристократа, настолько естественные, будто впитанные с молоком матери.
Захарий отодвинул кресло, помогая Скарлетт присесть, но сделал это несколько небрежно, отстраненно. Эмили отметила это, но не успела как-то проанализировать, переключившись на Скарлетт. Та поблагодарила Захария и неловко поправила косу медно-рыжих волос, заплетенных явно в спешке. Она побарабанила ногтями по загоревшейся надписи: «Деметра» и подняла зеленые, кошачьи глаза на Эмили, видимо, почувствовал на себе пристальный взгляд.