«И красивым», — мелькает мысль. Может и глупая. Это ведь только в детских сказках красивый, значит, добрый, а уродливый, значит, злой. В жизни это так не работает, и порой за позолотой скрывается ржавчина.
— Ты думаешь, он хороший? — спрашивает Митя, а я только и думаю, что понятия хороший и плохой сильно размыты. Вот и сейчас высокий незнакомец демонстрирует свое оружие, и после того, как мужчины посверлили его взглядом, что-то им говорит и преспокойно разворачивается к машине.
Сердце на каждый его широкий, почти солдатский шаг отбивает стройный ритм, особенно от того, как он на меня смотрит.
Не могу понять, как к этому относиться, не сказать, что я много общалась с мужчинами. Особенно такими вот загадочными. Обычно парни предлагали мне разные финтифлюшки, типа украшений или сигарет за возможность со мной встречаться. И я бы может и согласилась бы хоть раз, но в слово «встречаться» мы вкладывали разный смысл. Так что мне приходилось их отваживать, порой отбивать атаки на свое тело. И почему-то сейчас меня волнует вопрос, смогла бы я сопротивляться такому крупному и сильному мужчине. Но самое главное, захотела бы?
Незнакомец открывает двери, садится за руль, заводит двигатель. И я уже хочу открыть рот и начать задавать череду своих вопросов, как он поворачивается к нам, вынуждая провалиться в омут его серых глаз.
— Я – Алекс.
Я Алекс. Как просто. Имя под стать его равнодушию. Но меньше всего я должна думать о нем. И об этом человеке в принципе. Уж точно не замечать изгиб губ или форму ушей.
— Они хотели забрать Митю? — законы вежливости меня не очень интересуют. Тем более мое имя он знает. – Почему они даже не попытались?
— Потому что я бы не позволил, — говорит Алекс, смотря мне в глаза. Да еще так пристально, от чего щеки начинают буквально пылать. И я бы умерла, но благо моя бледная кожа не выделяет никаких пигментов, и мое волнение можно разглядеть разве что по вспотевшим ладоням и постоянно влажным от языка губам.
— Значит, вы нам поможете? Поможете Мите остаться со мной?
— Нет, — говорит он настолько категорично, что все волшебство иллюзии тает, делая пробоину в моем душевном равновесии. — Его скоро усыновят, и это не обсуждается.
— Но почему! — рвусь к ручке, но они все заперты. — Если ты знал наших родителей, если ты…. Откуда ты знал, когда нужно поехать…
От вопросов, появляющихся в таких количествах, начинает болеть голова…
— Я несу за него ответственность, — пожимает он плечами. — Моя по отношению к тебе закончилась месяц назад, так что осталось пристроить его.