здесь не всё просто - казалось бы, что бунтовать против того, что государству
следовало продать по мировым ценам часть урожая? Оно ведь налогами
38
могло взять и бесплатно. Отдай налог — и спи спокойно, т.е. остальное зерно
продай на базаре. Но вы видите, что хохлы и казаки, казалось бы, вознамерились не давать государству вообще ничего. По сравнению с 1928 г.
им уже и план снизили, а они и сниженный налог и под давлением разных
комиссий исполнили только на 55%.
Затем авторы как бы в упор не замечают, о чем написали чуть выше.
Вот они пишут, как и Кучма: «В ходе заготовок было вывезено все, что
осталось в деревнях», — а чуть выше пишут, что повсеместно
распространялся метод Кагановича, по которому не платящим налог селам и
станицам «запрещалось продавать свою продукцию». Так все вывезли или
запрещали вывозить? То есть, власть в отчаянии кричала: «Подавитесь вы
своим зерном, сожрите его сами!»
Наконец, авторы не понимают, что произошло и почему возник голод в
1933 г. в условиях, когда государство закупило у крестьян в 1932 г.
значительно меньше зерна, чем в 1928 г., - в условиях, когда крестьянам на
еду и свободную торговлю должно было оставаться гораздо больше, чем в
1928. И авторы придумывают в 1933 г. засуху как причину неурожая и
голода. Между прочим, засуха в год голода – это признак «асфальтного
крестьянина». Засуха или неурожай предшествуют году голода, т.е. голод
1933 г. был вызван какими-то катаклизмами в 1932 г. Но, как видим, понять, что произошло в 1932 г., авторы не могут. А ведь они пусть и вскользь, но о
причине голода пишут: «Казаки отказывались обрабатывать землю», — и
считают это забастовкой, что ничего не объясняет: в сельском хозяйстве, как
и везде, бастуют с какой-то целью. Что это была за цель? Мой отец, которому
тогда был 21 год, на вопрос, в чем причина голода 1933 г., ответил: «Не
хотели работать!» Но причины, по которой не хотели работать, у отца уже
стерлись из памяти.
Однако эти причины не стерлись из памяти уже помянутого Петра
Григоренко. Он тогда был коллегой Кучмы – партийным активистом, посему
лично ездил на хлебозаготовки и прекрасно видел все, что тогда
происходило. Григоренко писал:
«Скажу о себе. Я мог, я обязан был видеть, сколь страшная
опасность нависла над нашим народом. Я своими ушами слышал, как