Потом немного помолчал и добавил:
– А коли репа пареная, то и дружина не поможет!
Добавил тихо, чтобы услышали только его усы, но Тороп разобрал.
Тоскливо шарил Белен глазами по избе, пытаясь отыскать, с кем бы досадой поделиться. Случись под ногами собака, пнул бы, глядишь, полегчало. Но собака меховой коврижкой свернулась в дальнем углу, а вставать Белену было лень.
Талец, меж тем, едва не мурлыкал, примеряя добытое сокровище. Глядя на него, даже Тороп повеселел, углы рта сами собой поползли в стороны, как сытые ужи от миски с молоком.
И на эту самую улыбку Белен наткнулся, точно на кочевряжистый сучок, торчащий из ствола
– А ты почто лыбишься, падаль!? – взревел Белен.
– А ни почто! – разлепив спекшиеся, потрескавшиеся губы, отозвался мерянин. – На тебя любуюсь, как ты свою потерю по стенам ищешь!
Хвален-охотник учил сына отвечать, когда спрашивают. Хотел Тороп крикнуть на всю хоромину, да получилось лишь кукареканье полузадушенного петуха. Впрочем, и того хватило.
Громовой хохот дружины, отраженный дубовыми перекрытьями, едва не раскатал избу по бревнам.
– Ну, Лягушонок, ну, Драный! Сказал, так сказал! – весело басил дядька Нежиловец, смахивая слезы с кончика носа. – А я мыслил, он и разговаривать не умеет!
Тальца беззвучный смех перегнул пополам. Ну, точно выходило так, будто Белен искал на стенах проигранную гривну.
Белена подбросило вверх, он позабыл про лень, подлетел к Торопу злым соколом. Ох, здоров, ох, силен. Схватит за шиворот да о бревна шарахнет – одним рабом меньше станет у боярина Вышаты Сытенича.
– Тебе что, ребра давно не считали? – выцедил Белен сквозь зубы, сгребая мерянина за вихры, как делали это прежде молодцы Булан бея.
– Ребра мои давно считаны, – прохрипел Тороп в ответ. – Да не тебе их считать! Не ты за меня серебро платил!
Тороп не ведал, разобрал ли Белен его последние слова. Мерянин выдавил их из себя, чувствуя, что губы уже не повинуются. Острая боль, саданувшая по спине, оглушила его, и вновь помнилось мерянину, что конец его не далек.
Но новгородец вдруг разжал пальцы, и Тороп упал носом в овчину, не имея сил дышать, чувствуя, как лавка от ударов его сердца ходит под ним ходуном. Даже сквозь тяжкую истому мерянин разобрал, что в избе стихли разговоры, приметил, как высунувшийся было из-под печи домовой в страхе нырнул обратно.
Возле печного столба стоял боярин!
Вся Торопова удаль куда-то подевалась. Он не испугался Белена: еще чего не хватало, но от Вышаты Сытенича исходила сила и уверенность человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. И в этом доме он был хозяин. Как прикажет выкинуть строптивого раба прочь из избы, точно паршивого котенка! «Ну и пусть, – со злостью подумал Тороп, – я и не просил никого меня сюда притаскивать!»